Донна Тартт - Маленький друг

– Гарриет! – выдохнул он, повиснув на двери. – Надо сбегать за великами!

– За великами? – помолчав, растерянно переспросила Гарриет.

– Они там остались! Отец заметил, что моего велика нет, он меня выпорет, если я его потерял! Пойдем!

Гарриет постаралась переключиться на велосипеды, но в голове у нее были одни красные перчатки.

– Я попозже схожу, – наконец сказала она.

– Нет! Сейчас! Один я туда не пойду!

– Ну тогда подожди немножко, я…

– Не-ет! – провыл Хили. – Идти нужно сейчас!

– Слушай, я тогда пойду и руки вымою. А ты сложи, пожалуйста, весь этот хлам на полку, ладно?

Хили уставился на свалку на полу:

– Вот это всё?

– Помнишь, у меня были такие красные перчатки? Они вот тут лежали, в корыте.

Хили испуганно поглядел на нее как на сумасшедшую.

– Садовые перчатки. Красные, с резинкой на запястье.

– Гарриет, серьезно тебе говорю. Велики всю ночь пролежали на улице. Их, может, уже и след простыл.

– Скажешь, если найдешь, хорошо?

Она побежала в огород и быстро, кое-как покидала сорняки в большую кучу. Ладно, думала она, потом все приберу. Схватила коробку с овощами, побежала домой.

На кухне Иды не было. Гарриет быстро сполоснула руки, даже мыло брать не стала. Подхватила коробку и потащила ее в гостиную, где Ида сидела в своем любимом твидовом кресле, расставив ноги, обхватив голову руками.

Ида медленно повернула голову. Глаза у нее были по-прежнему красные.

– Я… я тебе кое-что принесла, – пролепетала Гарриет.

Она поставила коробку возле кресла.

Ида тупо уставилась на овощи.

– Что ж мне делать? – сказала она, покачивая головой. – Куда идти?

– Хочешь, забери домой, – услужливо подсказала Гарриет.

Она вытащила из коробки баклажан, показала его Иде.

– Мама твоя говорит, мол, я плохо работаю. А как тут будешь хорошо работать, когда у нее мусор да газеты до потолка навалены, – Ида утерла глаза краешком фартука. – А платит она мне всего-то двадцать долларов в неделю. Нехорошо это. Вон Одеан у мисс Либби получает по тридцать пять, а там ни грязищу разгребать не надо, ни за детьми приглядывать.

Гарриет не знала, куда деть руки, они висели бесполезными плетьми. Ей хотелось обнять Иду, чмокнуть ее в щеку, уткнуться ей в колени, разреветься, но что-то в Идином голосе, что-то в ее скованной, напряженной позе испугало ее, и она не осмелилась подойти поближе.

– Твоя мама сказала – сказала, что вы уже большие и за вами не нужно доглядывать. Вы обе в школу ходите. А после школы теперь и сами справитесь.

Глаза Иды покраснели от слез, глаза Гарриет округлились от ужаса – на миг их взгляды встретились, столкнулись, и взгляд этот Гарриет будет помнить до самой смерти. Ида первой отвернулась.

– Правда ее, – уже спокойнее сказала она, – Эллисон скоро школу закончит, а ты. а за тобой больше не надо целый день глядеть. Да и ты в школе вон почти круглый год.

– Да я уже седьмой год в школе!

– Ну, я тебе говорю, что она мне сказала.

Гарриет взлетела по лестнице, без стука ворвалась в спальню матери. Мать сидела на кровати, а Эллисон ревела, стоя на коленях и уткнувшись лицом в покрывало. Когда вошла Гарриет, та вскинула голову – в ее опухших глазах было столько боли, что Гарриет смешалась.

– Еще ты теперь, – сказала мать. Она еле шевелила губами, глаза у нее были сонные. – Девочки, идите. Я хочу прилечь.

– Ты не можешь уволить Иду.

– Девочки, мне тоже нравится Ида, но ведь она не бесплатно у нас работает, а в последнее время ей тут, похоже, все не нравится.

Такое обычно говорил отец Гарриет, у матери голос был вялый, механический, будто она заученные слова повторяла.

– Ты не можешь ее уволить! – взвизгнула Гарриет.

– Твой отец сказал…

– Ну и что? Он тут не живет.

– Ну, девочки, тогда сами с ней и поговорите. Ида согласна с тем, что сложившаяся ситуация радости никому из нас не доставляет.

Долгое молчание.

– Зачем ты сказала Иде, будто я на нее жаловалась? – спросила Гарриет. – Что ты ей наговорила?

– Давай попозже это обсудим, – Шарлотта отвернулась, легла на кровать.

– Нет! Сейчас!

– Не переживай, Гарриет, – сказала Шарлотта. Она закрыла глаза. – И ты, Эллисон, не реви, ну прошу тебя, терпеть этого не могу, – говорила она отрывисто, все тише и тише. – Все наладится. Обещаю.

Закричать? Плюнуть в нее? Оцарапать? Укусить? Нет, ничем не выразишь охватившую Гарриет ярость. Она уставилась на безмятежное лицо матери. Мирно вздымалась ее грудь – мирно опускалась. Над верхней губой влажно блестел пот, коралловая помада смазалась, забилась в тонкие морщинки, побагровевшие веки залоснились, а во внутренних уголках глаз залегли глубокие вмятины, будто кто пальцем надавил.

Эллисон осталась возле матери, Гарриет выбежала из спальни, шлепнула с размаху ладонью по перилам. Ида так и сидела в кресле и, подперев щеку рукой, глядела в окно. Никогда прежде Ида не казалась ей такой осязаемой, такой незыблемой и крепкой, такой восхитительно плотной. Грудь у нее ходила ходуном, тоненький серый хлопок ее застиранного платья трепетал в такт мощному дыханию. Гарриет рванулась было к креслу, но тут Ида, у которой до сих пор блестели на щеках слезы, обернулась и так посмотрела на Гарриет, что та застыла на месте.

Долго-долго глядели они друг на друга. Сколько Гарриет себя помнила, они с Идой всегда играли в гляделки – то было соревнование, проверка на прочность, повод для шуток, но сейчас они вовсе не играли, сейчас все было не так, как надо, сейчас все было ужасно, и когда Гарриет наконец пристыженно отвела взгляд, шутить никто не стал. Больше ничего нельзя было поделать, и Гарриет ушла – молча, повесив голову, чувствуя, как обжигает ей спину взгляд любимых глаз.

– Что случилось? – спросил Хили, когда увидел, с каким опавшим, застывшим лицом вышла к нему Гарриет.

Он уж думал задать ей хорошенько за то, что она так долго копалась, но, увидев ее, сразу уверился в том, что теперь-то они уж влипли так влипли, влипли так, как им и не снилось.

– Мама хочет уволить Иду.

– Невезуха! – послушно согласился Хили.

Гарриет уставилась себе под ноги, стараясь припомнить, как же выглядело ее лицо, как звучал ее голос, когда все было в порядке.

– Давай потом за великами сходим, – сказала она и даже приободрилась, услышав, до чего обыденно она это сказала.

– Нет! Отец меня убьет!

– Скажи ему, что у нас велосипед оставил.

– Нельзя его там оставлять. Его кто-нибудь украдет… Слушай, ты же обещала, – взмолился Хили. – Ну сходи со мной.

– Ладно. А ты тогда обещай, что.

– Гарриет, пожалуйста! Я ради тебя весь этот хлам там собрал и вообще.

– Обещай, что сходишь туда со мной вечером. Мы заберем ящик.

– И куда мы его денем? – спросил Хили. – Ко мне домой нельзя! Гарриет вскинула руки: пальцы не скрещены.

– Ладно, – сказал Хили и тоже поднял руки – на их языке жестов это все равно что накрепко что-нибудь пообещать. Они выбежали за ворота и быстро зашагали по улице.

Они держались поближе к кустам, прятались за деревьями, и, когда до мормонского дома оставалось футов сорок, Хили ухватил Гарриет за запястье и ткнул пальцем в сторону разделительного газона. Там, под разросшимся кустом клетры, поблескивали хромированные штырьки.

Они осторожно крались к дому. На подъездной дорожке – пусто. Возле соседнего дома, где жил со своей хозяйкой пес Панчо, стоял белый седан, который Гарриет сразу узнала – на нем ездила миссис Дорьер. Каждый вторник, в пятнадцать сорок пять, этот же седан медленно подкатывал к дому Либби, и миссис Дорьер, одетая в голубой медицинский халатик, меряла Либби давление: она плотно затягивала манжету на ее костлявой, птичьей ручке, отсчитывала секунды на огромных мужских часах, а Либби, которая приходила в неописуемое смятение, едва дело касалось врачей, болезней и лекарств, сидела, уставившись в потолок и держась за сердце – губы трясутся, из-под очков вот-вот потекут слезы.

– Давай, пошли! – сказал Хили, оглянувшись через плечо. Гарриет указала на седан.

– Там медсестра, – прошептала она. – Подождем, пока уедет. Они ждали, спрятавшись за деревом. Через несколько минут Хили не выдержал:

– Чего они так долго?

– Не знаю, – Гарриет и саму это занимало, у миссис Дорьер пациенты жили по всему округу, ее визиты к Либби были молниеносными, она никогда не оставалась поболтать или выпить чашечку кофе.

– Я тут весь день торчать не собираюсь, – прошептал Хили, но тут хлопнула дверь, из соседнего дома вышла миссис Дорьер, одетая, как всегда, в голубой халат и белую шапочку. За ней тащилась прокопченная от загара тетка-янки в замызганных шлепанцах и ядовито-зеленом платье, пес Панчо висел у нее на локте.