Донна Тартт - Маленький друг

– Да ладно, пусть.

– Я вам помогу. Можем вон там их пополоскать, на отмели.

– Если хотите, можете их все себе забрать.

Старик фыркнул, нагнулся и ссыпал червей в ведерко. Хили стало стыдно. Он разглядывал свой крючок, торчавший в воде безо всякой наживки, таскал из целлофанового пакета в кармане вареный арахис, уныло жевал его и притворялся, что ничего не видит.

Что же такого сделать, чтоб она в него влюбилась, чтобы думала о нем, даже когда его нет рядом? Может, купить ей что-то, да только он не знал, чего ей хочется, и денег у него тоже не было. Вот бы знать, как построить ракету или робота, или уметь швырять ножи, так чтоб в цель попадать, как в цирке, или вот бы у него был мотоцикл и он на нем мог откалывать трюки, как Ивел Нивел.

Он сонно поморгал, глянул за реку – там, на противоположном берегу рыбачила старая негритянка. Однажды днем они с Пембертоном поехали за город, и он показал Хили, как на “кадиллаке” переключать скорости. Он вообразил, как они с Гарриет мчатся по 51-й трассе, в машине с откидным верхом. Конечно, ему всего одиннадцать, но в Миссисипи водительские права выдавали с пятнадцати, а в Луизиане – с тринадцати. Ну а если надо будет, за тринадцатилетнего он уж точно сойдет.

Они соберут еды в дорогу. Маринованные огурцы, сэндвичи с джемом. Быть может, удастся стащить у матери из бара немного виски, а если не выйдет, так хотя бы бутылку “Доктора Тиченора” – это, конечно, антисептик, и вкус у него дрянной, зато в нем семьдесят градусов. Можно поехать в Мемфис, в тамошний музей, чтобы Гарриет поглядела на динозавров и сушеные головы. Она такое любит – познавательное. А потом они поехали бы в центр города, в отель “Пибоди”, и глядели бы, как утки гуляют там по вестибюлю. Они бы прыгали на кровати в огромной спальне, и заказывали бы в номер креветок и стейки, и всю ночь смотрели бы телевизор. А то и в ванну залезли бы, никто бы им не помешал. Совсем голые бы залезли. У Хили заполыхали щеки. А с какого возраста можно жениться? Если он сумеет убедить дорожный патруль в том, что ему пятнадцать, то уж священника он убедит точно. Он представил, как они с Гарриет стоят на каком-нибудь хлипком крылечке в округе Де-Сото: на Гарриет эти ее шорты в красную клетку, а на нем старая футболка Пема с эмблемой “Харли Дэвидсон”, такая застиранная, что надпись “Жми на газ, умри свободным” читается с трудом. Он сжимает горячую ручку Гарриет. “Теперь можете поцеловать невесту”. Потом жена священника угостит их лимонадом. И они ни за что не разведутся, и будут повсюду разъезжать на машине, веселиться и есть рыбу, которую он поймает. Мама, папа и все дома с ума сойдут от беспокойства. Вот будет здорово!

Грезы Хили прервал громкий хлопок – и сразу за ним раздался всплеск и визгливый, безумный хохот. На противоположном берегу – сумятица, старая негритянка бросила удочку, закрыла лицо руками, из коричневой воды рванул фонтан брызг.

Еще хлопок. И еще. И смех – такой жуткий – раскатился с деревянных мостков над речушкой. Хили, не понимая в чем дело, заслонил ладонью глаза от солнца и кое-как разглядел на мосту двух белых мужчин. Тот, что был покрупнее (гораздо крупнее, надо сказать), отсюда казался просто огромной тенью, сложившейся от хохота пополам, и Хили мельком увидел разве что его руки, которые свешивались с перилец: огромные, грязные лапы, с массивными серебряными кольцами. Второй, тот, что поменьше (ковбойская шляпа, длинные патлы), обеими руками держал блестящий серебряный револьвер и целился в воду. Он снова выстрелил, и старик, рыбачивший выше по реке, отпрыгнул, когда пуля вспенила фонтан белых брызг рядом с его удочкой.

Огромный мужик на мосту запрокинул голову, тряхнул львиной гривой волос и хрипло захохотал – Хили разглядел клочковатую бороду.

Чернокожие ребятишки побросали удочки, полезли наверх, рыдающая старуха-негритянка с противоположного берега проворно поковыляла за ними, одной рукой придерживая юбки, другую вытянув вперед.

– Давай, вали, бабуля.

Револьвер пропел снова, по утесам заметалось эхо, в воду посыпались комья грязи и камни. Теперь мужик просто палил куда попало. Хили так и застыл на месте. Мимо него просвистела пуля, взметнулось облачко пыли возле бревна, за которым укрылся чернокожий старик. Хили бросил удочку, развернулся – ноги у него разъезжались, он едва не упал – и со всех ног кинулся в кусты.

Он нырнул в заросли ежевики, вскрикнул от боли, расцарапав колючками ногу. Заслышав очередной выстрел, он подумал, видно ли этим реднекам[9] отсюда, что он белый, а если видно, то кто знает, не наплевать ли им.

Гарриет задумчиво листала блокнот, со двора сначала донесся дикий вой, а потом и вопль Эллисон:

– Гарриет! Гарриет! Скорее сюда!

Гарриет подскочила, ногой зашвырнула блокнот под кровать, скатилась вниз по лестнице и выбежала из дому. Эллисон стояла на тротуаре и рыдала, закрыв лицо руками. Гарриет выскочила на дорожку, ведущую к их дому, и, уже добежав до середины, поняла, что по раскаленному бетону босиком далеко не убежишь, поэтому развернулась и неуклюже, теряя равновесие, запрыгала на одной ноге обратно к крыльцу.

– Ну же! Быстрее!

– Дай я туфли надену!

– Что там такое? – проорала Ида, высунувшись из окна кухни. – Куда вас всех понесло?

Гарриет с топотом взлетела на крыльцо, натянула сандалии, прошлепала обратно. Она и спросить не успела, что стряслось, как к ней подбежала зареванная Эллисон, ухватила за руку и потащила за собой на улицу.

– Идем! Скорее, скорее!

Бежать в сандалиях было неудобно, и Гарриет, спотыкаясь, шаркая ногами, изо всех сил пыталась угнаться за Эллисон; наконец та остановилась и, всхлипывая, показала на что-то попискивавшее и трепыхавшееся посреди улицы.

Гарриет даже не сразу сообразила, что это, оказалось, дрозд, увязший крылом в лужице битума. Вторым крылом он неистово молотил по воздуху и так заходился в крике, что Гарриет с ужасом углядела в его распахнутом клюве сизые корни заостренного язычка.

– Ну сделай же что-нибудь! – плакала Эллисон.

Что делать, Гарриет не знала. Она шагнула было к птице, но тут же отпрянула назад, потому что, заметив ее, дрозд только сильнее забил перекошенным крылом и закричал еще пронзительнее. Миссис Фонтейн прошаркала на крыльцо.

– Руками не трогайте! – крикнула она тоненьким сварливым голоском, ее силуэт едва виднелся за москитной сеткой. – Экая гадость!

Гарриет дрожащей рукой, так, будто примерялась к горячим углям, потянулась к птице – сердце чуть не выпрыгивало у нее из груди, трогать дрозда было боязно, и когда тот мазнул ее крылом по запястью, Гарриет непроизвольно отдернула руку.

Эллисон взвизгнула:

– Можешь ее вытащить?

– Не знаю, – Гарриет старалась говорить спокойно.

Она подошла к птице сзади, надеясь, что если дрозд не будет ее видеть, то немного поутихнет, но он стал трепыхаться и кричать еще сильнее. Зашуршали в битуме переломанные перья, и Гарриет замутило, когда она заметила блестящие красные петельки, похожие на красную зубную пасту.

Дрожа от волнения, Гарриет уперлась коленями в горячий асфальт.

– Тише, – прошептала она, протянув к птице обе руки, – тише-тише, не бойся…

Но до смерти перепуганный дрозд, глядя на нее черными злыми глазками, в которых так и горел страх, по-прежнему бился и барахтался в битуме. Гарриет подсунула руки под птицу, стараясь как можно крепче ухватить застрявшее крыло и, уворачиваясь от второго крыла, которое шумно хлопало у нее прямо возле лица, дернула. Раздался ужасающий крик, и, открыв глаза, Гарриет увидела, что начисто оторвала птице крыло. Крыло так и осталось лежать в лужице битума – до абсурдного длинное, с торчащей наружу влажно поблескивающей сизой косточкой.

– Брось ее, брось! – слышно было, как кричит миссис Фонтейн. – Не то укусит еще!

Все, крыла уже не вернуть, поняла ошеломленная Гарриет, пока птица вертелась и трепыхалась в ее перепачканных битумом руках. На месте крыла осталась только пульсирующая, кровоточащая дыра.

– Брось ее! – кричала миссис Фонтейн. – Бешенство подхватишь. Будут тебе уколы в живот колоть!

– Скорее, Гарриет! – Эллисон теребила ее за рукав. – Скорее, отнесем ее Эди. – Но птица дернулась и обмякла в скользких от крови руках Гарриет, поникнув глянцевой головкой. Перья дрозда по-прежнему отливали яркой прозеленью, но черная зеркальная пелена боли и ужаса в его глазах уже потускнела, подернулась немым удивлением, ужасом неосознанной смерти.

– Да скорее же, Гарриет, – кричала Эллисон, – он умирает, умирает!

– Уже умер, – услышала Гарриет собственный голос.

– Эй, это что такое? – крикнула Ида Рью Хили, который, хлопнув дверью, влетел в дом с черного хода, пронесся мимо плиты, где взмокшая Ида мешала заварной крем для бананового пирога, промчался по кухне и с грохотом взбежал вверх по лестнице в комнату Гарриет.