Алексей Иванов - Ненастье

— Да он ваще сын полка!

— Светыч, давай я тебе переделаю!

— Бакалым, подстава!

— Кони, блин, в яблоках, — пробурчал Серёга, отворачиваясь.

Майор вздохнул: неужели этот Лихолетов не понимает, что его быдло никогда не станет войском? Или парень всё‑таки игрок, а не герой?

— Я уверен, что у вас не получится, Сергей Васильевич, — вкрадчиво сказал Щебетовский. — Потому что вы делаете ставку на миф. Нет никакого «афганского братства» или «афганской идеи». Война была государственной ошибкой, а ошибки неплодотворны. Какое братство у людей в этом кафе?

— Это просто обычная жизнь. Она ничего не доказывает.

— И я о том же. Просто жизнь. Просто люди вернулись с войны. Больше нет никакого иного смысла, — Щебетовский покровительственно улыбнулся. — И «афганское братство» — лишь ряд случайных удач, а вы посчитали его закономерностью. Но жизнь разрушит ложные умопостроения.

За грязными витринами кафе город нервно полыхал закатом. Голое небо окрасилось холодным свекольным румянцем. На крышах обшарпанных пятиэтажек сквозь розовый снег протаяли ржавые рёбра. В перспективе улицы алым и синим огнём вспыхивали все гладкие поверхности, вскользь повёрнутые к низкому солнцу: окна чердаков, острия сосулек под кровлями, плафоны фонарей, приоткрытые форточки, зеркала автомобилей, лобовые стёкла автобусов на поворотах. Два встречных потока машин неравномерно катились друг сквозь друга в нефтяном блеске жидкой мартовской грязи.

— «Афганская идея» нужна только лично вам, Сергей Васильевич, чтобы объединить бывших солдат. С ними вы обладаете достаточной силой, чтобы прорваться к ресурсу. А ресурс — рынок на Шпальном, — спокойно, с лёгкой иронией превосходства объяснял Серёге Щебетовский. Ему казалось, что он раскусил Лихолетова, что он умнее и сложнее организован. — Однако ваша предприимчивость достойна уважения. Давайте действовать согласованно.

Но у Серёги сейчас всё в жизни получалось, как он хотел, и потому он не сомневался в «афганской идее».

— Ты, майор, не туда за говном пришёл, — сказал Серёга. — Я вправду не за деньги, не за власть. Скажи там, в своём комитете, что такое тоже бывает. Если хочешь, считай, что я моджахед. Вот тебе «афганская идея».

Майор пожал плечами. Значит, всё‑таки герой. А герои — идеалисты. Но побеждают они далеко не всегда. Чаще побеждают те, кто знает приёмы. Кто обладает технологией. И Щебетовский ощущал себя борцом лёгкого веса, которому предстоит перебросить через плечо неуклюжего супертяжа.

Глава четвёртая

Тот день — это был вторник, 20 апреля 1993 года, — Серёга и Таня проводили вместе на «мостике». Они лежали на тахте под пледом. Серёга расслабленно и покровительственно обнимал Таню за плечи и почти дремал, а Таня, взволнованная после бурного напора Серёги, не знала, чем себя занять теперь, когда Серёга успокоился: что ей делать, о чём думать?

Она перебирала кисточки на пледе, словно хотела их расплести, потом поверх пледа пальцем обвела разноцветные квадраты рисунка, потом начала рассматривать свои ногти, а потом словно бы нашла у себя на плече руку Серёги, стащила её и переложила себе на живот ладонью вверх.

— У тебя такая большая ладонь… А хочешь, я тебе погадаю?

— Ты умеешь? — лениво удивился Серёга.

— Умею, — заверила Таня. — Только мне надо рисовать, а то спутаюсь.

— Ну, валяй, — разрешил Серёга.

Таня приподнялась и потянулась к столу, к письменному прибору.

Хиромантией Таня, конечно, не владела, просто в раздевалке учаги после физкультуры девчонки рассказывали друг другу всякие секреты, и про гадание по руке — тоже, вот Таня и решила, что всё узнала. Она уселась на тахте на коленки и шариковой ручкой чертила у Серёги на ладони овалы и дуги. Серёга тогда не думал, что скоро будет стараться сохранить следы этих каракулей — но они всё равно сотрутся уже на второй неделе тюрьмы.

— Линия жизни у тебя длинная. На запястье три «браслета», каждый по тридцать лет, значит, умрёшь после девяноста. Вот у тебя бугор любви и бугор власти, видишь, какие большие? А линия судьбы идёт отсюда досюда. Значит, все будут тебя любить, а ты будешь над всеми властвовать…

Серёга повернул голову, разглядывая увлечённую Танюшу.

— Вот у тебя денежный треугольник — будешь богатый. Эти чёрточки — знаки путешествий, будешь много ездить. Видишь, линии складываются в букву «А»? Наверное, ты станешь артистом. Вот у тебя звёзды — это слава, а вот кресты — это твои побеждённые враги. А это пояс Венеры, значит, ты полюбишь один‑единственный раз. Пояс разорван, значит, девушка умрёт молодой, но всю жизнь ты будешь любить её, и у вас останется много детей.

Серёга понял, что Танюша выдумывает, хотя, похоже, сама‑то искренне верит, что читает по руке. Но рассказывает она не о Серёге, а о себе.

В этот момент на столе зазвенел телефон. Номер на «мостике» Серёга давал только самым важным людям, и пренебрегать звонком было нельзя.

— Лихолет, это Чубалов, — сказали в трубке. — Воздушная тревога.

За полтора года, что прошли с того ноября, когда Серёга притащил Таню с собой в «Крушинники», Иван Данилыч хорошо раскрутился. С друзьями, такими же матёрыми отставниками армии, он открыл в Батуеве несколько частных охранных предприятий, а в «Крушинниках» переделал заброшенный пионерлагерь под тренировочную спецбазу для бойцов‑чоповцев.

— Короче, — пояснил Чубалов, — мою базу на три дня подрядила Контора. Вчера ночью с поездов прибыли в полной боезагрузке два взвода СОБРа из Челябы и два из Казани. Утром все в автобусах двинули в город. Я увидел у командиров ориентировки на тебя. Они едут брать «Юбиль».

Серёга застыл у телефона с трубкой возле уха — в спортивных трусах, в расстёгнутой ковбойке. Да, власти не могли послать против него спецчасти из Батуева: везде служили «афганцы», как‑то связанные с «Коминтерном», и «афганское братство» подняло бы их на мятеж. И тогда позвали чужаков.

— Почему решил, что на «Юбиль», а не на «Сцепу»? — спросил Серёга.

— «Сцепу» они уже потеряли, но ещё могут сломать «Коминтерн».

— Понял, Данилыч, — сказал Серёга. — Спасибо тебе.

— Спасибо говори Пешавару. Удачи, Лихолет, отбивайся.

Серёга понял, что вот оно, пришло: настал день сражения. Сегодня его попытаются сломать. Почему‑то раньше Серёга полагал, что государство ударит по высоткам или по рынку, но Чубалов прав: главное в «Коминтерне» — не бизнесы «афганцев» и не их силовые акции, а он сам, Серёга Лихолетов.

Он стоял у телефона босой, в трусах и ковбойке, будто мрачная гордость окутывала его жаром, как от печи. Оказывается, он так умён, силён и значим, что ради него вызывают СОБР из других городов. Его будоражило желание скорее кинуться в схватку. Он считал справедливым, что весь «Коминтерн» вступит в сражение за него — ведь он столько сделал для «Коминтерна».

— Татьяна, быстро одевайся! — недовольно скомандовал Серёга.

Танюша даже испугалась, увидев, как изменился Лихолетов: забыл о ней, забыл обо всём, зажёгся изнутри каким‑то своим страшным пламенем.

Серёга готовился к облаве и уже спрятал бумаги по финансам, высоткам и рынку, но эти бумаги — херня, если главный вопрос — командир «афганцев». Нужно спрятать учредительные документы на «Коминтерн», иначе исполком завладеет ими и объявит организацию «афганцев» несуществующей.

Серёга торопливо натягивал джинсы, а Танюша путалась в длинных колготках. Оба они походили на любовников, застигнутых врасплох.

— Сиди здесь, жди приказа! — бросил Серёга, защёлкивая ремень — это был модный «Рифле», воткнул ноги в кроссовки и выбежал с «мостика».

Он кинулся по коридору в курилку. Здесь в ободранных дерматиновых креслах сидели вразвалку и смотрели видак его охранники — Чича, Темур Рамзаев, Витька Басунов, Дудников. Опустившись на колено, Серёга распахнул дверки тумбы под телевизором и вытащил ручную сирену‑ревун.

— Музыка, парни! — Серёга крутанул рукоять. — Танцуй, пока молодой!

Волна надсадного и басовитого воя, нарастая, заполнила курилку.

— Держи, Дудоня, крути шарманку! — Серёга сунул Дудникову ревун и ухмыльнулся. — Застава, в ружьё! Чича, Темурчик, Басунов, подымайте всех! Боёвки на позиции! Облава! Встречаем ОМОН по штурмовому расписанию!

Возбуждённый и весёлый Серёга побежал дальше, к кабинету Заубера.

Заубер, к изумлению Серёги, неторопливо поливал монстеру в бочке.

— Война, Сергей Васильевич? — просто спросил он. — Сирена, слышу.

— Война, Семён Исаевич, — охотно подтвердил Серёга.

— Успеть бы часы завести, — озабоченно пробормотал Заубер. — Неделю без меня тут всё проживёт… А хватит ли одной недели на войну‑то?

— Не знаю, Семён Исаич. Откройте‑ка мне сейф.