Алексей Иванов - Ненастье

Серёга забежал в здание вслед за боёвками. В «Чунге» повсюду орали, в глубине помещений что‑то громыхало и трещало. «Афганцы» прорывались по лестницам и коридорам плотной массой; Серёга увидел сзади затылки, плечи, спины, локти несущихся табунами парней. Они вышибали двери, валили и рушили мебель, били всех встречных. Осатаневший Джон Борисов в туалете дубинкой молотил по раковинам умывальников.

Бобоновцы пытались сопротивляться, некоторые бросались в драку, где‑то в закоулках здания несколько раз бабахнули из пистолета, но бандитов гасили технично: выносили челюсти, дубинками дробили ключицы и рёбра. Бандосы быстро прекратили борьбу и падали на пол, прикрывая головы руками. Им застёгивали наручники, поднимали их пинками и в тычки гнали вперёд. Бобоновцы не понимали, что происходит и к чему их принуждают.

Серёга шёл по коридорам «Чунги», наступая на разбросанные бумаги, перешагивал через раздавленные стулья. Под его берцами хрустели обломки и стекло. Серёга заглядывал в помещения и видел дикий разгром — шкафы без дверок и ящиков, столы с вывихнутыми ножками, сорванные шторы, расколотые телевизоры. Парни‑«афганцы» волочили мимо Серёги пленённых подручных Бобона с расхлёстанными в кровь мордами и загнутыми руками, волочили всякую мебельную рухлядь. Лихолетов видел, что творили его солдаты, и его распирало жутким вдохновением. Он чувствовал себя богом‑громовержцем. Он одновременно повелевал своими бойцами и воплощался в них, в каждом их жесте и вдохе. В командовании Серёга обретал могучее родство с другими людьми: ему нравились его солдаты, все были до́роги, он всё хотел знать про каждого и за любого был готов на жертву.

К Серёге подрулил Басунов. Он похлопывал себя по бедру ментовской резиновой дубинкой. Ему досталось — скула заплывала сплошной гематомой.

— Что, сильно заехали, Виктор? — озабоченно спросил Серёга.

— Не обращай внимания, — сказал Басунов, хотя специально отыскал Лихолетова в разгромленной «Чунге», чтобы командир увидел его травму. — Послушай, Сергей, там в сауне нашли двух следаков с угловки, с девками парились. Понятно, они на подсосе у Бобона. Что с ними делать прикажешь?

— В корыто, ко всем в кучу, — торжествующе ухмыльнулся Серёга.

— А блядей, может, это, фс‑фс? — Басунов потыкал дубинкой в ладонь.

Серёге не хотелось разбавлять торжество мыслями о шалавах.

— Не надо ничего с ними делать, — ответил он с лёгким раздражением.

— Ничего, — вдумчиво повторил Басунов.

Он прошёл через холл, где на диване бинтовали сломанную руку Кнырю — Толяну Коныреву, корешу Бобона, прошёл через спортзал, где победители отдирали от стен и от пола закреплённые конструкции тренажёров, и через раздевалку с грудой поваленных шкафчиков‑секций. В сумрачной и жаркой сауне на горячих плитках пола сидели три проститутки и два мужика — оба обмотанные простынями и в наручниках. Три охранника‑«афганца» пили пиво пленных. Конечно, парней интересовали не менты, а голые девки.

— Я чёрненькую деру, — предупредил Басунова один из «афганцев».

Чёрненькой была Анжелка Граховская, сокурсница Танюши Куделиной и подружка Нельки Нырковой — той девочки, которая в учаге травила Таню. Анжелка могла бы закричать, что ездила с Лихолетовым на шашлыки — пусть её не трогают, но она уже усвоила: дают — бери, а бьют — терпи. Сейчас, похоже, придётся терпеть. Девчонки‑проститутки молчали, зажимаясь, чтобы ничего не было видно, и отодвигались от парней подальше. Они понимали: скорее всего, их изнасилуют. Басунов шагнул к проституткам, наклонился, схватил Анжелку и другую девчонку за волосы и задрал лицами вверх.

— Вот ведь с‑сучки, — сказал он. — По мордам видно, какие с‑сучки.

— Брюнетка моя, — повторил «афганец».

В лицах проституток Басунову хотелось найти свидетельство подлости. Этих сучек, конечно, можно было и оттрахать, но вообще с девками проблем не имелось: для страшных «афганцев» сутенёры порой привозили шлюх даже бесплатно, лишь бы их самих не покалечили. Басунову хотелось не трахнуть, а покарать, упиваясь властью. Чтобы выглядеть сразу и сильным, и правым.

— Сергей приказал ничего с блядями не делать, — мрачно сообщил своим парням Басунов. — Приказал бросить в корыто, ко всем в кучу.

Проституток и ментов подняли на ноги и выпихнули из сауны в холл, через толпу «афганцев» стали толкать к проходу в бассейн. Парни довольно гоготали, разглядывая девок, пропускали их неохотно, шлёпали по задам. А проститутки, как и Анжелка, были обычными пэтэушницами из окрестных учаг — дурёхами, которые понадеялись подзаработать без напряга. Это же так легко — втроём сходить в сауну с двумя весёлыми мужиками и потом взять деньги за удовольствие. Всего каких‑то пять лет назад родители водили этих девчонок в ту же «Чунга‑Чангу» на секцию плаванья, и теперь девки ревели — кто от ужаса, кто от позора. Они прикрывали руками груди и лобки, приседая на ходу, и корчились. Басунов конвоировал их и наслаждался презрением.

Бассейн «Чунги» был превращён в нечто вроде ямы с отбросами. Сюда «афганцы» накидали мебель, на кафельном дне лежали письменные столы и даже унитаз. На поверхности плавали стулья, тряпки, какие‑то доски, листы бумаги, разный мусор. По грудь в химически голубой воде прямо в одежде стояли побитые, помятые бандюки Бобона. К ним столкнули и ментов в простынях, и голых проституток. Всё это выглядело нелепо и нереально. Над озлобленной толпой в бирюзовом бассейне на стене блестела мозаика: танцуют кудрявые детишки‑папуасы, рыжий жирафёнок и носатый попугай. «Афганцы» толпились под мозаикой, курили и ржали, рассматривая врагов. Саня Чичеванов, Чича, расстегнул штаны и начал мочиться в бассейн.

Серёга, руки в карманах, вышел под невысокую вышку для прыжков.

— А чё, Бобон где? — спросил он.

— Бобону повезло, — ответил Егор Быченко. Он сидел на мраморной скамье у стены, у него разошёлся и закровоточил шов от ножевого ранения. — Бобон сегодня сюда не явился. Или бы тоже в лохань его макнули.

— Короче, команда Кусто, — негромко обратился Серёга к тем, кто стоял в бассейне. — Передайте Бобону, что «Коминтерн» не хочет войны, но по второй ходке будем из вас воспитывать ихтиандров. Учитесь жопой дышать.

Разгромом «Чунги» завершились конфликты с бандюками, которых на «Коминтерн» натравили менты. В общем, «Коминтерн» выдержал всё: и психологическое давление, и общественное осуждение, и бандитский наезд. Но лишь потом Серёга понял, что его акция устрашения не оставила властям никакого иного способа воздействия на «афганцев», кроме откровенной агрессии. А что ещё власть могла сделать с этими дерзкими солдатами?

Серёга выбрал столик возле окна‑витрины и поэтому видел, как приехал Щебетовский. Просто на автобусе. Рейсовый «Икарус»‑гармошка, по окна измазанный мокрой грязью оттепели, притормозил на остановке, а потом покатился, и в толпе у бетонного павильона Серёга узнал майора, которого несколько раз встречал в горисполкоме. Щебетовский глядел на светофор, поднимая воротник пальто, и на зелёный свет вместе с прочими людьми пошёл через улицу. С тротуара он свернул на тропу, пересекающую широкий газон, — измятый и дырявый сугроб с чёрной коркой. Тропа вела к «Юбилю» напрямую, мимо стопы бетонных плит, оставшихся после стройки.

В маленьком вестибюле кафе майор вытер ноги о тряпку на полу и сразу направился в зал, потому что гардероб был закрыт. Серёга протянул руку:

— Здорово, майор.

— Добрый вечер, Сергей Васильевич, — голос у Щебетовского был тихий и вежливый. Майор рассматривал Серёгу со сдержанным интересом.

— Без охраны ездишь, на автобусе? — насмешливо спросил Серёга.

Щебетовский снял пальто и кепку, засунул кашне в рукав и аккуратно положил одежду на свободный стул.

— У вас бандитские представления о значимости. Это воры и уголовники ходят с оцеплением, однако самая надёжная охрана — статус. Авторитет.

— А совесть — лучший контролёр, — съязвил Серёга.

Щебетовский намеренно употребил слово «бандитские» — чтобы лидер «Коминтерна» понял, как оценивают «афганцев» комитетчики.

— Не лучше ли будет разговаривать у вас в кабинете? — оглядываясь по сторонам, спросил Щебетовский. — А то здесь… э‑э… как в пивнухе.

Кафе в цокольном этаже Дворца называлось «Топаз», стену зала здесь украшала мозаика: зелёно‑жёлто‑синие кристаллы, среди которых затесались жёлто‑красные гранёные пятиконечные звёзды. В городе это кафе называли «Баграм». Тут сидели «афганцы», а прочие посетители если заходили, то быстро понимали, что в «Баграме» им не рады, и покидали кафе.

Сейчас в зале с кристаллами было человек двадцать: парни в свитерах, заправленных в джинсы, и в норковых шапках‑формовках. Кто‑то пил пиво и ел пельмени; Лёха Бакалым, телемастер, а потому общий знакомый, привёл девчонку; большая компания в углу что‑то праздновала, сдвинув столики. Заходили сюда не с улицы, а из «Юбиля» через раздачу, поэтому гардероб и не работал. Было накурено, на стойке бара играл чей‑то двухкассетник.