У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский
Тем временем Володя завел трактор. Люба расставила девчат: одних разгружать телеги, других — подавать зеленую массу по лотку в барабан силосорезки. К лотку встала и она сама. Вскоре к ней присоединилась Лена. Работая, они часто переглядывались: Люба дружески, несколько вопросительно, так как не знала, хорошо ли у нее получается с работой, Лена — натянуто и настороженно. Пропустив возов семь-восемь, она отошла в сторону, присела невдалеке на зеленый бугорок. Нет, она нисколько не устала и все-таки непонятная слабость охватила все ее тело. Даже рукой было тяжело шевельнуть, чтобы дотянуться до ближайшей ромашки.
А Володя незаметно наблюдал за ними обеими. Он то отходил в сторону, ложился на траву и курил, то помогал разгружать телеги, то зачем-то осматривал мотор, озабоченно постукивая по железу гаечным ключом. Как только Лена села на бугорок, Володя встал, на ее место и спросил Любу:
— Ну как, устала?
— Пока нет, — улыбнулась она ему. — Скоро яму заполним?
Им приходилось почти кричать, так как рокот трактора и скрежет барабана заглушали голоса.
— Скоро, — кивнул Володя, хотя яма не была заполнена и наполовину.
— А я, знаешь, боялась. Думала, лен заставят теребить. А эта работа веселая, — вспомнила она слова Бескурова. — Помнишь, как на воскреснике дорогу чинили? Тогда нам досталось.
— Помню, — сказал Володя, улыбаясь при воспоминании о тех далеких и счастливых днях. — И как потом купаться ходили — помню…
Люба, занятая работой, только тряхнула головой, а Володя, взволнованный прихлынувшими воспоминаниями, отошел к трактору, достал из кармана папиросу.
Лена, хоть и не слышала слов, видела все — их взгляды, улыбки. Так вот она какая, Люба. Что ж, ничего не скажешь, красивая девушка, видная, сразу в глаза бросается. Только зачем она маникюр навела, даже смотреть противно. Вообще-то, конечно, тут ничего противного нет, Лена сама собиралась сделать себе маникюр, даже и лак у нее давно куплен. Нет, теперь она ни за что не будет красить ногти. Да и для кого? Мишка увидит — первый засмеется. Много он понимает! Вечно ходит в грязи, словно гордится ею. А Володя и сейчас, на работе, умеет держать себя — на лице ни пятнышка, майка лишь местами зазелена травой, на руке серебрятся часы… Ну и пусть серебрятся, а душа-то у него черная. Никогда Лена не станет унижаться перед ним. Вот нарочно возьмет и уйдет отсюда, чтобы не видеть, как он тут подлизывается к своей Любе. До чего же противны эти парни. Куда ветер — туда и они.
Но Лена не уходила, она не могла уйти. Скоро пришла Клава и объявила перерыв. Изрезанную массу в яме надо было умять. Ребятишки уже давно прыгали туда и со смехом барахтались в яме, словно в воде. Кое-кто из девчат не выдержал и тоже прыгнул туда. Веселье охватило всех, позабыли даже о еде.
Володя, бесцельно постукивая ключом по капоту, ловил среди множества голосов один, самый знакомый, но уловить почему-то не мог. И вдруг он увидел: Люба тихонько идет по лугу, собирая редкие цветочки. Вот она почти скрылась за черемухой. Воровато оглянувшись, Володя обошел трактор, не спеша двинулся к черемухе. Очутившись за спасительным деревом, он бегом догнал девушку. Та резко обернулась, вызывающе спросила:
— Ты что? Драться хочешь?
— Чего? — опешил Володя, но, проследив за ее взглядом, тотчас отвел руку с ключом за спину и бросил его в траву. — Фу, черт, действительно… Неужели ты могла подумать?
Люба рассмеялась. Нет, он остался, наверно, таким же, каким и был, этот Володька: ершистый, когда задевали его самолюбие, и до наивности добродушный, как только проходила обида. И все же — как далек он сейчас от нее! Просто нельзя представить, что она, Люба, когда-то целовала его и даже думала, что любит.
— Люба, неудобно как-то получается… Вроде мы и знакомы никогда не были.
— Считай, что уже познакомились. Что же дальше?
Положительно, все это забавляло ее!
— Понятно, — раздельно проговорил Володя. — Значит, о старом вспоминать нечего?
— Да зачем, Володя? Что толку? — мягко сказала Люба. — Ты здесь, я там. И, кроме того, прошел уже год, мы стали взрослее. Давай будем смотреть в будущее, Володя. Ведь жизнь то у нас вся впереди, понимаешь?
— Понятно, — повторил Володя. — Пожалуй, правильно. Но ты могла бы сказать об этом раньше.
— Видишь ли, я и сама тогда не знала, что сказать, — призналась Люба.
— Ладно, теперь все ясно. Не будем об этом, — мрачно проговорил Володя. — Знаешь, я, наверно, уйду из МТС. Ну их…
Она подумала, что он собирается уйти из-за нее, но, заглянув в его холодные, ставшие чужими глаза, Люба поняла, что ошиблась. Возможно, у него про-изошли какие-то неприятности по работе, а может, просто, затосковал по родному заводу — кто знает?
— Нет, Володя, так, по-моему, нельзя, — нерешительно заговорила Люба. — Я понимаю, как тебе трудно, но подумай, что скажут наши ребята, если ты дезертируешь?
— Дезертируешь? — Володя с недоумением посмотрел на Любу, словно услышал от нее новое, не понятное слово и хотел уяснить, что оно обозначает. — Ну нет, дезертиром я не был и не буду. Просто я хочу перевестись в другой колхоз…
XXI
Федор Семенович Лысов, полуобернувшись к окну и слегка поскрипывая креслом, рассеянно наблюдал за потоком прохожих на противоположном тротуаре. Особых забот у него в эту минуту не было, и он лишь ждал шести часов, чтобы отправиться домой. Без пяти шесть зазвонил телефон. Первый секретарь просил Лысова зайти к нему.
Федор Семенович огорченно свистнул, потом задумался. Неужели опять предстоит командировка? А ведь завтра суббота, и он обещал прийти к одному из друзей на день рождения. Досадно!
Комаров, хмурый и чем-то недовольный, достал из ящика стола конверт, брезгливо бросил его на стекло и сказал:
— Вот, почитай… — Лысов, сощурившись, словно целясь, потянулся за письмом, но Комаров остановил его: — Потом прочтешь, я спешу, завтра еду в обком… Да, насчет укрепления колхозов кадрами. Наломали мы дров в этом деле порядочно. В одном «Сеятеле» за два года сменилось три председателя. В некоторых наших посланцах мы ошиблись, это факт. Вернусь — специально соберем по этому вопросу пленум райкома. Это письмо — кляуза на молодого председателя в «Восходе» Бескурова…
— А почему вы считаете, что это кляуза?
— Потому, что письмо анонимное, — сердито ответил Комаров. — Собственно, не стоило бы обращать на него внимания, но там пишется о вопиющих фактах, поэтому, чем думать о Бескурове бог знает что, лучше поговорить и выяснить вопрос с ним самим. В крайнем случае, побеседовать с коммунистами…
— Понятно, Василий
