У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский
II
В начале июля, в один из теплых, солнечных, но не знойных дней, наступивших после затяжных моросящих дождей и потому особенно приятных для не избалованных хорошей погодой северян, Антон Бескуров сидел в кабинете секретаря партийной организации Екимовского и ждал, пока тот кончит разговор по телефону. Вызов был неожиданный, и Бескуров терялся в догадках, что бы это значило. Опять какое-нибудь поручение? У него и без того их уйма. Скорей всего, по чьей-нибудь жалобе. Екимовский заведовал отделом кадров и, естественно, мог вызвать в любое время. Но на этот раз, неизвестно почему, Антона томило недоброе предчувствие.
— Так вот, Антон Иванович, — сказал Екимовский, худощавый, очень высокий, с угловатой бритой головой и редкими седыми бровями на таком же угловатом, костистом лице. — Вчера я был в райкоме, речь шла о нашем подшефном колхозе «Восход». Помогаем мы им в общем неплохо, но и похвалиться особо пока нечем. Сам знаешь, какие там дела. Председатель у них не ахти какой руководитель, сжился с беспорядками, а теперь серьезно заболел. С желудком что-то. Сейчас в больнице лежит, потом на курорт поедет, ну, и в общем просит его освободить. Колхозу нужен хороший, настоящий хозяин…
— Так там же заместитель есть, свежий человек, добровольно из райцентра уехал, — поспешил сказать Антон.
— Звонков-то? — Екимовский колюче глянул из-под седых бровей. — Не то, Антон Иванович, не то. Знаешь, как к нему колхозники относятся? Да и поехал-то он туда потому, что теща приказала. Видишь ли, с хозяйством ей трудновато стало управляться, вот она и вызвала Звонкова на подмогу. Я вот говорил в райкоме, и мне прямо указали на твою кандидатуру.
— Вот как! — усмехнулся Бескуров, весь внутренне похолодев.
— Именно, — безжалостно подтвердил Екимовский, не любивший начинать подобные трудные разговоры издалека. — Я тут советовался с нашими, и мы тоже считаем, что ты справишься с этим делом.
— Это почему же вы так решили? Просто хотите отыграться на мне? — уже весь дрожа от возмущения, сказал Бескуров.
— Мы, конечно, ничего без тебя не решали. Но считаем, — подчеркнул Екимовский, — что ты смог бы оправдать доверие нашей парторганизации и колхозников. Подожди, дай досказать… В том-то и гвоздь, что колхозники первые подсказали райкому твое имя — тебя ведь там хорошо знают. И мы твои способности знаем. И наконец, как коммунист, ты должен отлично понимать, какое значение придает партия подъему сельского хозяйства. Тысячи посланцев партии уже давно работают в колхозах. Могу назвать некоторые знакомые тебе фамилии…
— Нет, я не понимаю — почему именно я? — вспыхнул Бескуров; он встал со стула, но тут же снова сел. — Какие у меня способности? Ведь я же давно оторвался от сельского хозяйства.
— Вот именно — оторвался. Увидел, что в деревне плохо — и уехал. А между прочим, тогда ты уже был коммунистом, — жестко проговорил Екимовский и вышел из-за стола; окупая улыбка раздвинула его тонкие губы. — Ну, не буду тебя агитировать, не умею я это делать. Надеюсь, ты понял меня. Иди, подумай, посоветуйся с женой. Ежели надумаешь — шагай завтра прямо в райком к Василию Васильевичу Комарову, а не надумаешь — позвони мне, вот и все. Как решишь, так и будет. Без личного же согласия такие дела не делаются, сам знаешь. Ну, до завтра.
Бескуров едва пожал сухую, горячую руку Екимовского и вышел из кабинета.
* * *
Возмущение, обида и горечь охватили его на улице. Итак, рушилось все, к чему он стремился и чего достиг. Почему именно он, а не кто-то другой? И без того жизнь была нелегкой, и вот еще одно испытание. Допустим, Антон знает сельское хозяйство, но ведь тут главное — знать людей, как Екимовский этого не понимает? Или делает вид, что не понимает? Что он там толковал о райкоме? Наверняка сам же порекомендовал Антона, а теперь ссылается на райком: совестно, небось, признаться. Еще бы! Попробовал бы сам веяться за такое немыслимое дело, наверняка заговорил бы по-иному. Тоже, нашел чем упрекнуть: уехал из деревни. Пожил бы он сам тогда в деревне. Да будь Екимовский семи пядей во лбу, все равно ничего не изменил бы. Плюнул на все и тоже сбежал бы в город…
Сбежал? Что ж, перед самим-то собой нечего душой кривить: тогда Антон действительно сбежал. Иного слова не подберешь. И сбежал-то тайком, боясь быть уличенным в трусости. Да, он видел, что в деревне было трудно, плохо, не раз у него чесались руки взяться за наведение порядка, возникала мысль как-то все перевернуть, изменить, но… испугали трудности, жалко стало молодых сил, способных, как думалось ему, на что-то большее. С тех пор много воды утекло, и колхоз, писала мать, пошел в гору, за прошлый год выдали по два килограмма хлеба на трудодень, по полтора рубля деньгами. Выходит, нашлись люди, которые и без Антона сумели многое сделать. У них-то, видать, сердце не дрогнуло и сил хватило. А он скитался в это время по району, выписывал квитанции, приглядывался, как живет народ, даже критиковал многих председателей колхозов за бесхозяйственность, а потом уезжал, сидел в своей уютной бухгалтерии и заставлял себя не думать о том, что видел в деревне. Но о ней напоминало все: и газеты, и разговоры на собраниях, и особенно поездки в подшефный «Восход». Еще совсем недавно, в мае, Бескурову пришлось прожить там две недели. Сев шел туго, и Антон с головой окунулся в несвойственные ему заботы: выступал на заседаниях правления, вносил предложения, стыдил нерадивых, с раннего утра носился по бригадам, тормошил всех и вся. Ему, как новому человеку, бросалось в глаза многое такое, что для остальных как-то примелькалось, казалось привычным, неизбежным, но что на каждом шагу тормозило дело. Уезжал Антон с острым сожалением, что не успел сделать и десятой доли из задуманного.
Все это так, но теперь речь идет совсем о другом. Ему предлагали взять на себя всю ответственность за большое и сложное хозяйство — и не на неделю, даже, быть может, не на год. И это в тот момент, когда там все находится в трудной, подчас противоречивой перестройке, когда многое, по сути, предстоит делать сначала и заново. Как убедить и доказать людям, что они могут, если захотят, жить лучше, чем они живут и хозяйствуют сейчас? Черт возьми, все это еще с час назад показалось бы
