Фундамент - Алексей Филиппович Талвир

— А при чем здесь ты? — удивилась Полина. — На нашем заводе, в Ленинграде, за такое отвечает инженер по технике безопасности.

— За такое должны отвечать все! — В сердцах возразил Сергей. — И директор, и главный инженер, и инженер по технике безопасности: нарушена инструкция отпуска горюче-смазочного материала, чуть не погиб человек. Дело тут в другом: Мурзайкин хочет всю ответственность свалить на одного меня: он, дескать, тут ни при чем — не его сфера деятельности, а инженера по технике безопасности он взял под защиту — это же его будущий зять. Во всяком случае, так говорят. В заводскую многотиражку кто-то написал статью, в которой вся вина за несчастный случай сваливается на меня. А написана она явно по совету и под диктовку директора. Редактор газеты Леонид Васильевич Иревли такую необъективную корреспонденцию не напечатал. Мурзайкин стал грозить ему увольнением за превышение прав. Мне он поставил в вину то, что я рекомендовал райкому партии Иревли на должность редактора. Дескать, друг друга поддерживаем. Но это уже его контробвинение. Дело в том, что он сам, как только приступил к работе, стал собирать со всех концов света своих дружков на руководящие должности. А я возражал: специалисты, которые у нас работали, во всех отношениях хорошо себя зарекомендовали. На каком же основании их увольнять? А потом, кто знает, на что способны протеже Мурзайкина? Я поговорил кое с кем из парткома, меня поддержали. Мурзайкин поставил себе целью избавиться от меня.

— Ну и хорошо! — обрадованно произнесла Полина. — Подавай заявление и поедем в Ленинград. Тебе хуже, вот увидишь, не будет!

— Об этом не может быть и речи! — решительно отрезал Сергей. — Уйти по-хорошему — одно дело, но так, признав свое поражение, — никогда! Мурзайкиных нужно ставить на свои места. А то что же получится, если мы все всегда без борьбы будем уступать позиции всяким карьеристам и хапугам?

Полина, обидевшись — для мужа дороже, чем она, какие-то там принципы, — ядовито заметила:

— Зачем же ты ездил к матери? Чем она тебе поможет? Что-то не вяжется одно с другим.

— Все вяжется, — устало заметил Сергей. — Только, может, ляжем спать? Я очень устал. Утром все остальное расскажу. — Он попытался обнять, привлечь к себе жену. Та грубо отстранила его руку.

— Нет, я должна все знать немедленно.

— Что за срочность? — обиженно спросил Сергей. — Поверь, Полина, я едва сижу, а завтра мне к восьми на работу.

— Я тоже очень устала. Вон какой путь проделала.

— Почему не сообщила о выезде?

— Он еще спрашивает! Когда ты мне последний раз писал? А ну вспомни? Месяц назад! На мои последние письма ты так и не ответил. Почему?

— Ты знаешь, почему. Потому что я больше так жить не могу. Или ты переезжаешь в Вутлан…

— В Вутлан? Да тебя самого скоро отсюда выгонят!

— Или…

— Или?

— Хватит, Полина, ты сама понимаешь, что делают люди, у которых не ладится семейная жизнь.

— Спасибо, наконец-то во всем признался, — мстительно возликовала женщина. — Но знай, тебе это дорого обойдется. Против тебя все люди восстали потому, что ты распутничаешь.

— Как ты смеешь такое говорить? Какие у тебя доказательства? — возмутился Сергей.

Полина вскочила с дивана, подбежала к чемодану, откинула его крышку.

— Вот какие! — она бросила в лицо мужу вдвое сложенный конверт.

Сергей понял — анонимка. Ему не хотелось о нее марать руки. Но любопытство взяло верх. Что же ему еще вменяется в вину? Он вынул из конверта тетрадный лист. И сразу же узнал измененный почерк Мурзайкина. Иван Филиппович писал Полине, что ее муж сожительствует со своей секретаршей Галиной.

— Ну что? — спросила Полина.

— Очередная клевета, — равнодушно ответил Сергей.

— Правда, а не клевета. Была бы клевета, ты возмущался бы, отказывался.

— Я устал возмущаться. А отказываться… К чему? Ты же больше веришь анонимкам, чем мужу.

— Кроме анонимок, есть еще факты!

— Какие факты? — с упреком спросил Сергей.

— Где ты сегодня был до часу ночи?

— Я же тебе сказал: ездил в Чебоксары к родителям, к матери, — как-то вроде бы виновато и смущенно уточнил он.

— Не верю! Докажи!

В портфеле, который Сергей оставил в прихожей, лежал небольшой альбом. Мать привезла его из трудового лагеря Ростока и сегодня передала ему. Там среди карикатур на немцев был портрет и Пухвира Явушкина, предавшего свой народ, служившего врагам родины.

— Я берегла этот альбомчик в лагере, рискуя собственной жизнью, — сказала Сергею мать. — Покажи его Явушкину. И он откажется от всех своих притязаний. А еще лучше передай этот документ, куда следует. Я сама хотела это сделать, но думала, что его давно нет в живых.

Сергей мучительно размышлял, стоит ли посвящать Полину в эту трагическую историю его жизни. Разъяренная обидой, ревностью, она едва ли сможет понять его состояние, настроение. Скорее он даст ей в руки новое оружие против себя.

— Ну чем я тебе докажу? — устало произнес Сергей. — Завтра позвони матери, сообщи о своем приезде, спроси ее, был ли я, когда уехал.

— Так она и выдаст тебя! — возразила Полина. — А потом, ты ведь по служебному телефону можешь еще раньше с ней созвониться, предупредить ее.

— Ну сейчас звони! — крикнул Сергей, не выдержав. — Я спать хочу, постели постель.

— Ты что кричишь на меня? Натворил тут всяких безобразий, а на мне зло срываешь!

— Полинка, брось болтать чепуху! Мы столько времени не виделись, неужели нам больше не о чем поговорить?

— Не заговаривай мне зубы! Видно не о чем, если даже на письма перестал жене отвечать. Вон как устроился: не жизнь, а малина! Никуда не нужно ходить, любовница всегда под руками — нажал кнопку, и она тут как тут. В кабинете неудобно, она домой прибежит. В пустой квартире никто не помешает. Бессовестный, у тебя взрослый сын, хоть бы его постеснялся!

— Поля, умоляю тебя, остановись, что ты мелешь? Ты же сама себе противоречишь.

Но жена его не слушала, все больше распаляясь, она продолжала:

— Только теперь я поняла, почему ты мне позволил жить в Ленинграде: тебе нужна была свобода.

— Постыдись! Ты же сама устроилась там на работу, не захотела возвращаться в Вутлан. Сколько раз я приезжал за тобой, и всегда ты придумывала причину, чтобы остаться.

— Значит, еще тогда догадывалась, что наша жизнь не может быть счастливой в Вутлане.

— Прекрати болтовню, у меня голова от боли раскалывается!

— Ну, конечно, натешился с любовницей, слушать жену тошно. Можешь убираться туда, откуда пришел. До утра я останусь здесь, утром уеду. Якшайся со своей шлюхой, пока не выгнали из