Фундамент - Алексей Филиппович Талвир

Кируш отполз влево, увидел лежавшего неподалеку бойца, сообщил ему то, что слышал от политрука, и тотчас узнал голос Христова, передающего распоряжение дальше.

«Тодор и Маня тоже рядом», — понял Кируш и почувствовал прилив сил от того, что его земляки, живое напоминание о родном доме, об общих знакомых, здесь же.

Кируш давно уже свыкся с трудностями военной жизни. В ночь свадьбы Харьяс он добрался до Алатыря, вступил добровольцем в Красную Армию, участвовал в сражениях с белыми под Бугульмой, Уфой, на Урале и Иртыше.

Политруком роты, в которой он служил, был Ягур Ятманов. Тот по-отечески наставлял, поддерживал и просвещал своего юного друга и земляка.

И все же Кирушу многое оставалось непонятным. Впрочем, и некогда было особенно думать, анализировать, размышлять. Все время приходилось двигаться, кочевать с места на место, приспосабливаться к новым условиям, быть начеку. Жизнь стала особенно беспокойной и напряженной, когда рота начала нести разведывательную службу. И все же Кируш Чигитов старался держаться молодцом, настоящим мужчиной.

Однако едва ли когда-нибудь ему удастся забыть страх и ужас, пережитые в первом бою под Казанью.

Красноармейца, лежащего рядом с ним в ожидании приказа о наступлении, разорвало гранатой… Но, видно, человек со временем способен привыкнуть ко всему. И Кируш стал смело и трезво смотреть в глаза жестокой действительности.

Приглядевшись, Чигитов узнал впереди себя рослую крепкую фигуру Христова и тонкий, подвижный силуэт Мани, так и льнувшей к своему соседу. Вот они залегли у подножья высоты и прижались друг к другу.

Кируш знал, что Христов, как и он сам, помнит Харьяс, часто говорит о ней, в лагерях беженцев всматривается в лица женщин — не она ли… Хотя какие только слухи о Харьяс не доходили до них — утонула в Волге, повесилась в лесу, батрачит в чужих домах, живет с Пухвиром.

Когда прибыла в часть чувашская девчонка Маня, веселая и смелая, все заметили, что между ней и Христовым вскоре установились какие-то особые отношения. Теперь же Тодор увивался около девушки, как хмель вокруг ивовой ветки. Кируш втайне и радовался их любви и досадовал: предать Харьяс! Если бы она избрала его, Кируша, он никогда, даже мертвой, не изменил бы ей.

Впрочем, что поделаешь… Всевластное время гасит прежние чувства, воспламеняет новые. Видно, таков закон жизни.

Из-за туч выплыла луна, огромная, яркая, стало светло.

Кируш высвободил винтовку из цепких объятий колючей травы и пополз дальше, старательно работая руками и ногами.

У подножья холма по цепи передали приказ — идти в штыки по первому сигнальному выстрелу. Кируш не успел сообразить, что он должен делать в случае сигнала, как раздался выстрел и возглас:

— Вперед! Ур-ра!

Цепь поднялась и стремительным рывком достигла гребня высоты. Для колчаковцев атака оказалась неожиданной, и началась беспорядочная стрельба, большинство неприятельских солдат бросились наутек. Следом с криком «ура!» лавиной скатывались в низину цепи красноармейцев.

Противник разбредшимся стадом отступал в сторону леса, местами вступая в рукопашную схватку. Чуть в стороне, в ложбине залегло до взвода колчаковцев. Командовал ими, видимо, боевой офицер, он организовал залповый огонь, один за другим начали падать красноармейцы.

Появился Ятманов, что-то закричал, показывая на ложбину, что именно, — Кируш не разобрал за трескотней выстрелов. Часть бойцов повернула за политруком. Кируш также побежал к ложбине, навстречу оранжевым вспышкам. Сошлись в рукопашной.

Впереди всех, размахивая винтовкой, точно дубиной, бежал Христов. За ним, не отставая ни на шаг, следовала Маня. Образовалась свалка. Чигитов, изловчившись, ударил прикладом по голове здоровенного солдата. В этот миг что-то огненное, горячее пахнуло ему в грудь. В глазах потемнело, голова закружилась, ноги подкосились, он упал…

Кируш лежал в бреду и громко стонал. Когда к нему возвращалось сознание, он с удивлением осматривал комнату, в которой находился:

— Где я? Что со мной?

— В заимке Чалдуна. Но не того, у которого мы с тобой батрачили, а у знаменитого, сибирского. Ты ранен, но скоро выздоровеешь и поедешь домой, — ответил Христов. А Маня, как всегда была рядом с ним и улыбалась, прижимаясь к его плечу.

— А мы с Тодором решили поехать на Украину или на Кавказ. Передавай землякам привет, — сказала она и сразу погрустнела, как будто почувствовала себя перед кем-то очень виноватой.

Кирушу вспомнились Харьяс и мать, которая так и не дождалась его молотить овес.

— Неужели я больше никогда не увижу их? — прошептал он и, мучительно закашлявшись, вновь потерял сознание. А когда пришел в себя и открыл глаза, увидел сидящих около своей постели командира отряда и Ятманова. Они о чем-то оживленно вполголоса беседовали.

Командир — бывший сормовский рабочий — часто повторял одно, новое для Кируша, слово «автономия». Чигитов, чтобы обратить на себя внимание, кашлянул. Командир отряда и политрук роты обернулись в его сторону:

— А, Кирилл, проснулся! Ты что же это так сплоховал, товарищ Чигитов! Быстрее надо выздоравливать и айда домой, в Чувашию, в Чувашскую Советскую Автономную область, — с особой значительностью проговорил командир. Он достал из кармана измятую газету «Правда» и сунул ее Кирушу.

Чигитов, дрожащими от слабости руками, поднес газету к глазам, поморгал веками, и начал читать то место, которое обведено красным карандашом. Это был декрет об образовании автономной Чувашии.

— Ну, что прочитал? Здорово, ведь правда! Я тебе дарю эту газету. Береги. И скорее выздоравливай. До свиданья, — сказал командир и, пожав руку Ятманову, ушел.

— Что значит «автономия»? — тихо спросил Кируш у Ягура, по-прежнему сидевшего на стуле среди комнаты. — Должно быть, образовано новое чувашское правительство?

— Да, наша большевистская партия заботится о трудящихся. Вот уже и новое советское правительство на местах организуется, и у нас в Чувашии… Ты еще очень слаб, Кируш, я не хотел тебя утомлять, но уж если ты интересуешься, я прочту тебе постановление недавно организованного чувашского ревкома.

Ятманов развязал обмотку на ноге, вынул аккуратно сложенную газетную вырезку и начал медленно, с расстановкой, читать историческое постановление, открывавшее новую страницу в жизни обездоленных чувашей.

Закончив чтение, Ягур взглянул на Кируша. Но его счастливое лицо тотчас же померкло. Чигитов лежал в холодном поту, мертвенно-бледный, с закрытыми глазами. Он снова был в забытьи…

6

Весной речка Эль набухнет, выльется из берегов, затопит пашни и луга, позвенит тысячами ручейков и, успокоившись, снова уляжется в свое просторное ложе. На удобренной плодородным илом пойме вырастает трава, высокая, как камыш.

Расчищенная лесная делянка вновь зарастет побегами, неукротимыми и буйными, как сама жизнь. Можно отвести воду из реки в канаву или рыбное озерцо, но свернуть ее