Дни убывающего света - Ойген Руге

Когда добрый час спустя он стоял перед домом своих прабабушки и прадедушки, он снова вспомнил о латунных молоточках на входной двери. В форме китайских драконов, их раскрытые пасти выглядели как рыбьи головы в его сне. К счастью — в определенной степени для борьбы с силами зла — под рыбьими головами приклеили бумажку: «Не стучать!» И Маркус вспомнил, что по дому везде были расклеены бумажки: «Только для гостей» или «Выключатель не работает», или «Не вынимать ключ из замка», к одной двери было даже приклеено «Внимание, подвал», как будто в таком большом доме можно ошибиться дверью.

Еще прежде чем они нажали на кнопку звонка, дверь открылась, и на пороге перед ними оказался мужчина в синем костюме и с толстыми, колбасоподобными складками на лбу.

— Товарищ…. м-м… — протянул мужчина.

Очевидно, он понятия не имел, кто перед ним, но делал вид, что просто не может вспомнить имя.

— Умницер, — представилась Муть и показала на Маркуса: правнук.

— Тот самый правнук! — воскликнул мужчина.

Он схватил Маркуса за руку и пожал ее.

— Черт побери, — не унимался он, — черт побери!

Колбасоподобные складки на его лбу странным образом оставались в покое, даже когда он смеялся. Мути он сказал:

— Товарищ, у меня поручение взять у вас упаковку от цветов.

Муть подала ему оберточную бумагу, не поправив обращения.

В прихожей светилась большая ракушка, точно так же, как в его воспоминаниях, только пространство казалось темнее, чем в прошлый раз. Несколько секунд они стояли потерянно, затем, как привидение, чуть ли не из-под ног вынырнула прабабушка. Она вопросительно посмотрела на них, и Маркус уже испугался, что она их не узнаёт, как она сказала:

— Чудесно, что вы пришли. Я так счастлива!

Мимо них прошмыгнула женщина и взяла у Мути пальто.

— Если у заднего входа нет больше места, то отнеси пальто в подвал, — крикнула прабабушка пронзительным голосом вслед женщине. Затем снова повернулась к ним.

— Ужасно, — произнесла она.

Маркус понятия не имел, что она имеет ввиду.

— Я без сил, — пожаловалась прабабушка, — я и, правда, без сил.

Она прикрыла лицо руками, замерла в этой позе на пару мгновений, пока Маркусу не стало неуютно. Неожиданно она заявила:

— Ни слова! Ясно?

Ее голос снова звучал пронзительно и резко.

— Ни слова о Венгрии! Ни слова ни о чем! Праздник должен удасться во что бы то ни стало! Ясно?

— Всё ясно, — отозвалась Муть.

Прабабушка наклонилась, почти шептала:

— Он больше этого не выносит.

— Всё в порядке, — ответила Муть.

— Чудесно, — притворно порадовалась прабабушка и погладила Маркуса по голове. — Как же ты вырос!

— Ему уже двенадцать, — сообщила Муть.

Прабабушка кивнула.

— Мелитта, не так ли, ты — Мелитта?

— Да, — ответила Муть. — Точно.

Прабабушка еще раз погладила его по голове, улыбнулась ему, чтобы затем, снова резко, чуточку по-сумасшедши, сменить тон:

— Vamos[34], — сказала она. — Во что бы то ни стало! Я полагаюсь на вас.

Едва он вошел в комнату, как тут же вспомнил Музей естествознания, так тут всё было похоже на выставку, как-то доисторически, и пахло так же — пылью, строгостью и большой серьезностью. Повсюду стояли, как в древние времена, черные, застекленные стеллажи, и наискосок, через большую раздвижную дверь, соединяющую обе комнаты в один настоящий приемный зал, виднелся зимний сад, в котором, как он только что вспомнил, хранилась основная часть сокровищ.

Посредине комнаты стоял праздничный стол, сооруженный из разных (и разной высоты) сдвинутых столов, за ним сидела куча людей. Отца не было. И бабушку Ирину он сразу не нашел. За столом сидели и вели беседы в большинстве своем старые, древние люди, собрание динозавров с кофе и пирожными, подумал Маркус. Они так озабоченно каркали наперебой, будто только что очнулись из своей доисторической окаменелости и спешат наверстать всё, что упустили за миллионы лет.

Только один сидел в стороне от праздничного стола, слева в углу, в тени падающего сквозь двери на террасу света — динозавр, не совсем удачно перенесший воскрешение: и в самом деле, сложившаяся вовнутрь костлявая фигура со своими согнутыми, торчащими вверх почти до ушей коленками, свисающими по обоим подлокотникам кресла крыльями и огромным длинным, клювообразным носом напоминала ему окаменевший отпечаток той вымершей рептилии, которая всегда завораживала Маркуса — птеродактиль, летающий динозавр.

— Маркус, — представила его Птеродактилю прабабушка. — Твой правнук.

— Поздравляю с днем рождения, — пробормотал Маркус и протянул прадеду рисунок.

Птеродактиль наклонил голову, клюв очертил круг.

— Он уже ничего не слышит, — прошептала прабабушка.

— Легуан, — проскрипел Птеродактиль.

— Морская черепаха, — возразил Маркус громко, отказавшись от дальнейших пояснений (что речь идет вообще-то об изображении биссы или же каретты настоящей).

— Он не видит уже ничего, — прошептала прабабушка.

— Маркус интересуется животными, — пояснила Муть.

Птеродактиль сидел какое-то время недвижно. Потом сказал:

— Когда я умру, Маркус, ты получишь в наследство вон того легуана из стеллажа.

— Круто, — обрадовался Маркус.

Чтобы ему кто-то что-то «передавал в наследство», такого с ним еще не случалось, и он не был уверен, следует ли за это благодарить, можно ли вообще радоваться. Это значило бы радоваться смерти Вильгельма. Но Вильгельм неожиданно предложил:

— Или забери лучше сейчас.

— Прям сейчас?

— Забери, — продолжил Вильгельм, — я всё равно недолго еще протяну.

— Но сначала поздоровайся со всеми, — крикнула вслед Муть.

Маркус чинно переходил от одного к другому и сносил бесконечно повторяющееся «тот самый правнук», «тот самый правнук!», стыдно, понятно, но он чувствовал себя еще и польщенным.

— Молодость, — пропищала старая крашеная блондинка.

— Da sdrawsrwujet, — прорычал толстый потеющий мужчина, лицо которого раскраснелось от болтовни.

Все подняли бокалы и выпили за молодость.

Дедушка Курт даже прижал его к себе — не самый типичный для него жест, обычно дедушка Курт избегал лишних физических контактов, что Маркус очень ценил; вообще он любил своего дедушку, и ему всегда было жаль, что, когда он время от времени заходил в гости к ним с бабушкой, дедушка всё старался научить его играм, из которых можно почерпнуть что-то полезное для жизни. Таким он был, дедушка Курт — добрым, но напрягающим.

— А где же бабушка Ира? — спросил Маркус.

— Бабушке нехорошо, — ответил дедушка Курт.

— Она болеет?

— Да, — ответил дедушка Курт. — Назовем это так.

В самом конце на очереди была baba Nadja. Он немного боялся ее рукопожатия. Баба Надья жила на той стороне, у бабушки Ирины, и когда он был там в гостях, надо было всегда пройти к ней и поздороваться, и там ужасно воняло, такой своеобразный, чуть сладковатый запах, от которого начинаешь задыхаться, так что пытаешься