Не могу и не хочу - Лидия Дэвис

Весна обещала быть загруженной. Я заранее нашла несколько довольно скучных временных подработок, от которых теперь не могла отказаться, например, писать отзывы в издательство и небольшие статьи и выступать на не очень значительных конференциях. Так что жизнь моя, казалось, совсем не изменилась, и свободы в ней больше не стало, разве что я время от времени вспоминала, что осенью мне не придется возвращаться к преподаванию — во что я тогда все еще верила. Настанет лето, и я буду свободна от всех обязательств.

Но к тому времени, когда пришло лето и передо мной замаячил короткий курс, который я должна была прочитать, прошло уже столько месяцев, что я привыкла жить с двумя чувствами одновременно: что все в моей жизни изменилось — и что в моей жизни ничего на самом деле не изменилось.

Работа преподавателем в этом колледже была не первой моей работой такого рода, как я уже говорила. Раньше некоторые занятия проходили хорошо, а другие неплохо. Я помню, что во время первой встречи с одной группой мне стало настолько дурно, что пришлось занять их по-быстренькому выдуманным заданием, чтобы я смогла на время выйти из кабинета. Я вышла во двор и смотрела на купу эвкалиптов, пока мне не полегчало.

У другого класса, несколькими годами позже и в другом колледже, занятия проходили в кабинете, который раньше занимала моя близкая подруга. Как раз в этом кабинете между нами произошло несколько тяжелых сцен. Может быть, именно из-за этого преподавать этому классу было так трудно. На первом занятии один талантливый студент грубо запротестовал, когда узнал о моих требованиях к слушателям курса, а потом я случайно оскорбила другого, потому что сказала кое-что, что он принял на свой счет.

На работу я приходила за час до занятия. Никто из студентов никогда не заглядывал ко мне, ни разу, так что я всегда сидела в своем загончике одна. Если занятие проходило вечером, здание к этому времени было почти опустевшим, но кабинет по соседству со мной занимал более успешный и популярный преподаватель. Я сидела одна в почти пустом здании и слушала, что он говорит постоянно заглядывающим к нему студентам.

Я говорила себе: это всего четыре часа в неделю. Они идут парами, два часа во вторник и два в четверг — и это всего четыре маленьких часика в такой большой неделе. Но каждый из них отбрасывает длинную темную тень на предшествующий день, или даже на два дня, особенно темная эта тень по утрам в тот день, когда должны идти занятия, темнее всего — в те ужасные десять или двадцать минут перед занятием, включая почти невыносимую минуту, когда я открываю дверь из кабинета.

Еще я говорю себе, что у многих людей ужасные работы, и по сравнению с ними это хорошая работа.

Я много вам написала про преподавание. Это потому, что когда я получила грант, я подумала, что мне больше не придется преподавать. И еще я подумала, я и сейчас так думаю, что раз моя работа показалась вам столь интересной, что вы удостоили ее гранта, значит, наверное, и я вам тоже интересна, и все мои мысли и мнения тоже. Я знаю, что это может оказаться и неправдой, но предпочитаю верить, что вам не все равно, что со мной и чем я занимаюсь.

Мои психологические привычки так устойчивы, что я думаю о том же, что и раньше, так же, как раньше, даже когда обстоятельства меняются. Но после того как я получила новость о гранте, мое видение мира постепенно изменилось. Я замечала больше, поле зрения стало шире, я видела это и получала удовольствие от своего нового широкого кругозора. Как минимум однажды я села в машину и поехала кататься по районам, в которых раньше никогда не бывала. Я исследовала новое пространство и новое время, доставшиеся мне. Потом, может быть, из-за подработок, которые обрушились на меня весной, поле зрения снова сузилось, я больше сосредоточилась на работе и уделяла больше внимания текущей задаче, а не общей картине. Мое поле зрения стало как коридор, который вел от завтрака к обеду и от обеда к ужину.

Когда я разделалась со всей работой, запланированной на весну, на меня, к моему удивлению, накатила страшная лень. То, что началось как огромное облегчение после того, как с плеч свалилось бремя работы, постепенно превратилось в бесконечную, ничем не ограниченную лень, из глубин которой я сознательно отказывала любым просьбам, если только просящий не стоял прямо передо мной. Любые просьбы, переданные на расстоянии, письмом или еще как-то, я попросту игнорировала. Или быстренько отвечала что-нибудь, чтобы поскорее от них отделаться. Чего бы у меня ни просили, я отвечала, что слишком занята, слишком загружена. Я была слишком занята ничегонеделанием.

Обычно я очень энергичный человек. Я могу справиться с любой работой, если необходимо, могу заставить себя сделать это, могу выполнить целую цепочку заданий очень быстро, очень внимательно и не сбавляя темпа. Теперь, когда у меня были все возможности посвятить себя какому-нибудь исследовательскому проекту, все силы вдруг покинули меня, я сделалась совершенно беспомощной, я снова и снова повторяла, отвечая на любые предложения: «Извините, я очень занята, я и так очень загружена делами».

Никто ведь не знал. Может быть, я и правда очень занята, а может быть, и нет. Иногда я говорила: «Вы не могли бы связаться со мной через год?», потому что некоторые звонившие были дружелюбны и приятны, и мне не хотелось их разочаровывать. Я была готова согласиться на все их предложения, но только не прямо сейчас. Но я вполне могла себе представить, что когда-нибудь у меня наберется достаточно энергии и силы воли, чтобы заняться ими.

Я пыталась понять, в чем могла быть причина этой странной лени. Может быть, дело было в том, что я получила нечто такое, что не надо было отрабатывать, нечто такое, что другие люди считали очень важным, но я сама не казалась себе особенно важной. Я никогда не чувствовала себя важной персоной, и теперь из-за гранта я, наоборот, как будто еще уменьшилась. Грант был, конечно, гораздо важнее и значительнее, чем я. Я была всего лишь