Не могу и не хочу - Лидия Дэвис

Дыхание стабилизировалось.

Умерла через несколько часов.

Возраст на момент смерти: около 11 лет.

письмо в фонд

Дорогой Фрэнк и другие попечители Фонда,

я не успела закончить это письмо вовремя, хотя начала мысленно составлять его сразу же после короткого разговора с вами 29 сентября в тот далекий год. С первых же дней я соблюдала инструкции, которые вы мне сообщили — что я могу поделиться новостью только с двумя людьми, что я должна быть любезна с репортером из колледжа, если он объявится, и что я должна называть вас Фрэнк. Инструкции насчет письма вы мне не дали, поэтому я не стала тогда его писать.

Кажется, вы тогда спросили, каково это — получить грант, но я не уверена, что не путаю вас с другим человеком, который мог у меня это спросить. Как бы то ни было, спрашивали вы меня об этом или нет, но я вам об этом напишу.

Я уже говорила, Фрэнк, что я сразу же захотела написать вам благодарственное письмо. Вы сказали, что в этом нет необходимости. Но я хотела это сделать. Вы засмеялись и сказали: действительно, вы ведь ученый и преподавательница литературы, вам, должно быть, есть что сказать.

Проблема в том, что я человек честный и правдивый, но я не уверена, до какой степени правдивой я могу быть, когда пишу в Фонд. Я не хочу сообщать вам вещей, которые вам не хотелось бы знать. Например, вряд ли вам хотелось бы узнать, что я не собиралась работать все время, на протяжении которого я получала от вас средства.

Просто получилось так, что я не поверила, будто получила грант. Я не верила в это на удивление долго. Я привыкла не получать грант. Я это знала. У нас на отделении в колледже это называется двухгодичный грант. Другие исследователи, мои знакомые, его получали. Я много лет мечтала получить этот грант. Я видела, как его получают другие, но сама его не получала: я попросту была одной из многих и многих ученых, которые страстно мечтают о гранте, чтобы хотя бы на время спастись от рабочей рутины — от большой учебной нагрузки, от постоянной усталости, от действующего на нервы декана или от невероятно придирчивой председательницы комитета, от работы в комитете, от бесконечного пребывания на работе, от мигающей лампочки в кабинете, от пятен на ковре и т. д. Я совсем привыкла быть одной из тех, кого Фонд обходит своим вниманием, тех, кого отвергли, тех, кто, по мнению Фонда, недостоин награды и, значит, немножко хуже других. Поэтому я и не поверила по-настоящему, что стала одной из этих спасенных, или начала верить постепенно, очень медленно, благодаря постоянным напоминаниям, которые тоже поначалу казались нереальными: «Поздравляю! — говорила то одна, то другая коллега. — Какие теперь планы?»

Я была вроде человека, потерявшего память, который слушает чужие рассказы о своей прежней жизни, но сам ее не помнит. А так как он ее не помнит, он и не верит в них по-настоящему, но ему придется согласиться с ними и привыкнуть, ведь столько людей говорят ему одно и то же.

Так как вы попросили, я попробую восстановить для вас этот опыт.

Звонок из Фонда поступил в начале десятого.

Я как раз собиралась выходить в город. Я отвлеклась от того, что делала, чтобы поговорить с вами. Сначала я подумала, что вы звоните по какому-то другому поводу. Но в то же время я чувствовала, что по другому поводу вы не стали бы звонить мне в девять утра, могли бы просто написать. Первой со мной разговаривала женщина, скромная и приятная, с тихим голосом. Она сообщила мне радостную новость и сказала, чтобы я сейчас же позвонила другому человеку из Фонда, он может оказаться в офисе, а может и не оказаться.

Пока мы разговаривали и я выслушивала радостную новость, я переживала, что сейчас опоздаю на автобус. Опоздать на автобус мне было никак нельзя, потому что у меня была назначена встреча в соседнем городе, к югу от того места, где живу. Я позвонила другому человеку из Фонда, мужчине, он, к моему облегчению, оказался в офисе. Я думаю, что этим человеком были вы, хотя теперь, через столько лет, уже не так в этом уверена. Он начал поддразнивать меня. Делал вид, что я неправильно поняла ту тихую женщину и что на самом деле мне не полагается никакого гранта. Он, наверное, думал, что я пойму, что он просто дразнится, и, наверное, понимал, что я удивлюсь, почему это он дразнится, и даже забеспокоюсь, хотя я сама не понимаю, из-за чего именно я забеспокоилась. Я потом задумывалась, дразнили ли вы других людей, которым сообщали радостную новость, или только меня, но так как вряд ли вы сделали исключение лично для меня, значит, наверное, такая у вас привычка — дразнить тех, кому звоните, если это и вправду были вы.

Я говорила с ним, или с вами, пока вы не сочли, что этого достаточно. Тогда-то вы и дали мне инструкции. И велели называть себя Фрэнком. Тогда я была готова выполнить любое ваше пожелание, потому что боялась, что если я буду недостаточно прилежна, все рухнет, и грант растворится в воздухе. Это была инстинктивная реакция, а не рациональная. Когда вы повесили трубку, я побежала на автобус.

Конечно, я обрадовалась — я думала о радостной новости всю дорогу до города. Кроме того, мне в первый раз представился шанс понаблюдать за тем, как разум осваивается с внезапной переменой. Я постоянно замечала, что думаю о чем-то так, как думала раньше, а потом ловлю себя на этом и говорю себе: нет, теперь все пойдет по-другому. Когда это произошло много раз подряд, мой разум начал постепенно осваиваться с переменой.

Чуть позже в тот же день я остановилась перекусить в ресторане напротив государственной библиотеки. Я заказала половинку сэндвича и мисочку супа, это обошлось мне в семь долларов. Когда официантка ушла, мыслями я была еще в меню, потому что вообще-то я предпочла бы свой любимый салат, который стоил одиннадцать. Потом до меня дошло: я могу позволить себе этот салат! Но следом пришла другая мысль: будь осторожна! Если ты теперь будешь тратить в полтора раза больше денег на еду, они быстро кончатся!

Я испытывала такое