Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина
Накупили они капроновых чулок пар сто. По платью своим женщинам и на продажу пять панбархатных платьев за довольно дешевую цену. Несколько плиссированных юбок. Кожаные перчатки, теплые шерстяные платки в клетку, много мужских носков, штук двести. «Если не раскупят, сами сносим», – рассуждали друзья. Себе купили кожаные куртки, фуражки, шерстяные кашне и хорошие импортные зимние ботинки – «румынки» на меху своим женам. Самсон не поскупился ссудить им денег так, что возвращаясь через Москву, друзья-товарищи, там тоже отоварились, при этом Слон все время торопил Харитона вернуться поскорее на вокзал, боялся украдут их чемоданы из камеры хранения. Купили своим женщинам цигейковые полушубки, модные белые фетровые валенки и резиновые полусапожки – тоже белые. Дешевых летних платьев и халатов на продажу разных размеров около пятидесяти и кое – что еще по мелочи.
В ГУМе особенно долго бродили, под конец ноги отказывались ходить. Зато Харитон присмотрел Самсону черный костюм, новую кепку и галоши, яе Софии – черное шерстяное платье, красивый гребешок и тоже галоши. Пантелей с семьей могут выбрать из всего, что куплено на продажу. Харитон хотел купить Анастасии Андреевне чернильный прибор, но не решился. Постеснялся Слона. Да и она не поймет. Никто не поймет. Харитон оставил последние деньги на покупки для детей: набрал много резиновых пищащих и свистящих игрушек. А для Мишутки купил самолетик и трехколесный упакованный велосипед. Долго стоял в отделе мягких игрушек, вертел в руках огромного плюшевого медведя с звуковым рычащим устройством внутри игрушки.
– Возьму Мишутке, – объяснил он другу, – как никак тезка ему, тоже Михайло Потапыч.
– Много места займет, – хотел отговорить его Слон, но Харитон все-таки взял объемную игрушку.
* * *
Прошло три недели их путешествия, друзья уже не могли дождаться возвращения в родную Осакаровку, проверить начатое дело на стадии завершения. Баулов и чемоданов у них набралось целая гора и они боялись, чтоб не было неприятностей в поезде. Балуевский предупредил, что если дать что-нибудь проводнику, к примеру, еду, бутылку водки или немного денег, то все пройдет, как по маслу. И в самом деле: немолодая проводница с удовольствием взяла бутылку водки и всю дорогу была само внимание по отношению к ним. Слон говорил, что ей просто пришелся по душе Харитон. Она все незаметно поглядывала в его сторону. Харитону было не до шуток, и он отмахивался от ненужных ему намеков друга. У него была одна мысль: поскорее доехать. И вот, наступил долгожданный первый день самой, что ни на есть натуральной подпольной торговли. Беременная последние дни Эльпида, довольная подарками мужа, сходила к Ксенексолце предложила ей первой выбрать понравившийся товар. Той много чего понравилось и не пожалев последние деньги, купила себе по одному платью всех фасонов, в том числе и понбархатное. Потом посоветовала сходить к Харитониди и своим сестрам, братьям, соседям. Короче, через неделю ничего не осталось в подпольном магазине, а народ все прибывал и спрашивал, кто чулки, кто носки, а кто кепки и резиновые игрушки.
Через две недели, Харитон шумно, на весь поселок обмывал рождение первенца, Георгия. А через три, – Слон справил хорошую свадьбу, но не в Караганде, как настаивала Дина, а в Осакаровке. Веселую свадьбу организовал находчивый жених: с организаторскими способностями у Слона всегда было все в порядке. Сам он похудел после поездки впервые основательно и выглядел сногсшибательно красивым, правда, через месяц снова набрал свой постоянный вес. Дина, на свадьбе, ему откровенно уступала, но тоже была нежно-хороша.
Всю свадьбу друзья, заодно, обмывали удачную поездку, рождение Митькиного сына, а также составляли план следующей поездки по тому же маршруту.
Харитон был, что называется, в ударе. И кто бы мог подумать, что это главным образом не потому, что друг женится, что сын родился, что, наконец, удачно съездил на Черное море. А потому, что здесь же, на свадьбе, совсем недалеко сидела Анастасия Андреевна. По просьбе Слона, она спела несколько песен, и Митька-Харитон слушал, опустив голову, как зачарованный. Глаза боялся поднять, боялся выдать себя, не так, как перед всеми, как перед нею: не хотел, чтоб она видела, что сохнет по ней. Даже злился на себя, что еще больше с ума сходит с тех пор, как пронес ее, беспомощную, на своих руках.
* * *
Анастасия твердо решила разводиться. На ее слова, что теперь ей никто, кроме сыночка не нужен и мужчины ей отвратительны, баба Нюра прочла ей целую отповедь и приказала не хоронить себя, и что встретится ей мужчина, который сделает ее счастливой.
Анастасия не раз в мыслях вспоминала, как Дмитрий Харитониди наклонился тогда к ней, как «орел», над «орлицей». Именно тогда, она впервые почувствовала, что этот парень, вернее, женатый теперь мужчина не отстанет от нее, как бы она не упиралась. Сопротивляться же ей, к большому своему сожалению, как раз меньше всего хотелось. На ее вкус, Харитон был внешне, настоящим мужчиной, как говорят, мечтой женщин. Но, во-первых, женат, жена его любит, во-вторых – он с женой не разведется, а, значит, не женится на ней, тем более греки только гуляли с русскими, потом чаще бросали их, в – третьих – она старше его. По крайней мере, она старше брата Ивана на три года. Ко всему, он ее бывший ученик. Разве выходят замуж за своего ученика?
Однако, побывав, как она говорила позже, в его лапах, а у сухощавого Харитона, руки были непомерно большими и сильными, она почувствовала себя в силках, откуда не вырваться. Надо сказать, те мгновенья были настолько сильными, что ощутить их еще раз страшилась. Для нее это было все равно, как броситься с головой в темный омут. И хоть Харитон старался делать вид, что нет у него особых чувств к ней, она прекрасно все замечала и боялась его, точно зная, что отношения с ним должны быть только дружеские, соседские, любые другие не приведут к чему-то хорошему. Нет, она ни за что не станет поощрять его влюбленность.
Последнее время она почти перестала думать о своем бывшем муже, перестала мучиться и немного пришла в себя. Сосед Дмитрий Харитониди был одной из тех хороших причин, которые повлияли на нее так, что она была в состоянии улыбаться и даже петь,