Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина

После жениха и невесты, Харитон был в центре всей свадьбы. Он смеялся и шутил, танцевал, говорил тосты, пел так, что все заслушивались и все потому, что она здесь. Ей это было ясно, как день. Хотя ни разу к ней не подошел, но и около жены почти не сидел. Эльпида несколько раз уходила покормить ребенка. И Анастасия Андреевна поймала себя на мысли, что она завидует ей. Завидует ее положению жены Харитониди Мити. Ей захотелось исчезнуть, уехать куда глаза глядят, раствориться, чтоб забыли бы все, как и зовут ее. Как-нибудь она сумеет прокормить себя и сына и больше ей ничего не надо. Сердце защемило от жалости к самой себе: «За что меня Бог так наказывает?» Она заметила, что Харитон смотрит на нее искоса. Понятно почему: узрел ее печальные глаза. Анастасия улыбнулась и заговорила с рядом сидящей тетей Пелагеей, той самой заведующей школы, которая ее устраивала работать в школе еще почти три года назад и не заметила, как Харитон подсел к ним:

– Как ваше бархатное здоровье, уважаемая Пелагея Ильинична? – спросил он певуче, явно под градусом, ласково, заглядывая бывшей своей учительнице в глаза. От него внушительно несло винным перегаром.

– Ой, Митя, хорошо, хорошо, спасибо, – ответила смущенная неожиданным вопросом Настина тетя, – а у тебя как?

– Лучше всех! Вот сын родился, Георгий, – радостно мотнул головой счастливый отец.

– Знаю, знаю, поздравляю тебя и Эльпиду твою.

– Спасибо, спасибо!

– Как у тебя идет работа?

Харитон, повел глазами на Анастасию и сразу обратил их на заведующую школы:

– А, как может идти работа в магазине? – сказал он небрежно. – Продаем народу необходимые для жизни товары. Сверяем дебет с кредитом. Вот так и живем…

– А, знаешь, – глаза Пелагеи Ильиничны оживились, – у нас нет учителя физкультуры. Может, ты как-нибудь согласился заниматься хотя бы со старшими ребятами, или, можно и с младшими детьми проводить уроки. Ты ж ведь ходил в техникуме на секцию. Иван рассказывал, какой ты мастер по борьбе. Выручил бы ты нашу школу, – говорила она просительно, – а то – конец сентября, а учителя нет и не предвидится. А?

Харитон был изрядно выпившим, но от неожиданного предложения заметно протрезвел.

– Матушка, Пелагея Ильинична, я б и рад, но не стану же я бросать свою работу, – он мотнул головой, – впрочем, может, стоит подумать. Как насчет, неделю подумать, Пелагея Ильинична? – он обратил чуть помутневшие глаза к Анастасии Андреевне – ведь правильно я говорю, Настя? – он намеренно впервые обратился к ней не по имени и отчеству, – надо подумать, не так ли?

– Подумай, подумай, Митенька, – моментально согласилась завуч школы, опередив замешкавшуюся с ответом племянницу, – конечно, подумай, но мы будем надеяться, что ты поможешь родной школе.

– Я слышал, что совмещать две работы нельзя, разве не так? – опять поднял опущенную, пьяную голову Митька Харитон.

Пелагея Ильинична ласково похлопала его по плечу:

– Мы урегулируем и этот вопрос.

Зазвучала музыка для греческого танца, и Харитон увлек с собой Настю. Но не долго у него был блаженный вид, с другой стороны к нему пристроилась танцевать вернувшаяся из дому Эльпида. И можно было видеть, как по-разному лежали его руки на плечах двух женщин: одну он нежно придерживал, а на крутых, налитых после рождения ребенка, плечах другой, рука его просто безвольно лежала.

* * *

На осенних каникулах Анастасия Андреевна попросила недельный отпуск и с сыном уехала в Акмолинск. Ее отец и мать недавно перебрались жить туда. Им дали небольшую квартирку со всеми удобствами, в первом же отстроенном новом доме для целинников. Отец Насти, Андрей Петрович, встретил их на вокзале, еле, кстати, разыскал в толпе движущихся в разные стороны приезжих и отъезжающих, привез домой на служебной машине. Вообще, Акмолинск в это время представлял собой что-то невообразимое, начиная с переполненного здания вокзала и снующими, бегущими и просто стоящими с чемоданами и детьми людьми на привокзальной площади. Кругом слышалась вперемешку русская, украинская, казахская речи. Прямо на глазах начиная отсюда и до самого центра города трактора и комбайны, количество которых явно было маловато для таких преобразований, день и ночь рушили старые мазанки-халупы, низкие и высокие дувалы и строили многоэтажные, многоквартирные дома. С механизацией работ, как говорил ее отец, теперь майор милиции, была большая проблема, в основном применялась ручная сила.

Часть новоселов, мужчин жила в палаточном городке, а девушкам привилегия – в вагончиках. Постоянно слышались громкие, веселые и совершенно оптимистические песни, несущиеся из репродукторов: «Родины просторы, горы и долины…»., а также «Едут новоселы по земле целинной…», «Здравствуй зима морозная, ноченька яснозвездная…». Люди работали с энтузиазмом, героически. Газета «Целинный край», которую Андрей Петрович Ахтареев попросил дочь купить по пути в ларьке на вокзале, не уставала сообщать о новых достижениях своих героев. Население города увеличилось в несколько раз. Сюда ехали молодые казахи из своих аулов, и молодежь со всего Советского Союза по комсомольским путевкам.

Валентин Головин, новый, молодой отцовский друг, которому майор милиции, покровительствовал, приехал поднимать седую ковыльную Тургайскую степь из Украины. Закончил годичные курсы бригадиров тракторных бригад. Часто бывал в гостях, особенно зачастил, когда увидел приехавшую к ним Настю, чуть ли ни взахлеб, нисколько не рисуясь, рассказывал о небывалых урожаях пшеницы и чудесах трудоспособности, коллективизме, взаимовыручки среди ребят его бригады. И в самом деле урожаи были невиданными. Уже позже, лет через несколько отец рассказывал, что на поднятие целины было направлено двадцать тысяч тракторов, а через два года после освоения целины урожайность поднялась со ста тысяч тонн пшеницы до одного миллиарда тонн. Впечатлительно. Особенно поражало, сколько, по информации тех лет, прибыло на Целину людей – больше полумиллиона. Андрей Петрович часто рассказывал жене и дочери о море людей, прибывающих, и прибывающих в те дни ежедневно. Им обоим даже трудно было представить, что такое количество народа, почти одновременно, собиралось и направилось в одну сторону, одну точку земного шара, одержимые желанием обеспечить Родину хлебом, сделать жизнь народа богаче и красивей.

Наступали холода, люди переоделись в зимние одежды. Но погода была все же сносной, солнце светило через день так, что в такие дни Анастасия с сыном, сестрой-малюткой и матерью выходили на часок подышать воздухом. Казалось, мама Нелля сбросила десяток лет, удивительно помолодев. Она отрезала косу и стриженные рыжие волосы шли к ее удлиненному лицу, а папа, наоборот постарел, но ненамного. Нелля Ивановна порхала вокруг дочерей и внука, не