Глубокая печаль - Син Кёнсук

Молчание.

– Ладно, хорошо. Давай начистоту. Сначала я все про себя расскажу. Еще до свадьбы с тобой у меня была женщина. Может быть, ты даже знаешь. Та самая, которая частенько заглядывала в мою мастерскую, она младше меня. С ней я спал пару раз. Но все это произошло из-за сильного разочарования в тебе. Когда ты так далеко держалась от меня, она была все время со мной. Я почти был ведом ею.

Ынсо встала, чтобы не слышать всего этого. Сэ придавил ее за плечи, чтобы усадить, но она вывернулась и прошла в другую комнату. Сэ прошел за ней и взял ее за подбородок.

– А ты?

Молчание.

– До чего вы дошли с Ваном?

Молчание.

– Ничего, говори! Я же тебе все рассказал. Говорю же тебе, давай все друг другу расскажем и начнем с чистого листа.

Молчание.

Ынсо оттолкнула руку Сэ и снова вернулась на диван в гостиную. Но мужчина и тут последовал за ней.

– Что? Не можешь меня простить за то, что я спал с другой? Да?

Молчание.

– Ничего, говори все как есть.

Ынсо посмотрела Сэ в глаза. Силы почти покинули ее, она с трудом осознавала, что происходит: «Значит, вот так и ты меня бросаешь. Вот так жестоко».

– Хватит, – оборвала она уже совсем слабым голосом. Ынсо посмотрела в грустные глаза Хваён, которые все это время наблюдали за ней. Казалось, что собака все понимает, она знает время, когда были нанесены раны и когда будут нанесены новые, которые оставят незаживающую рану в душе.

Сэ встал, открыл холодильник, достал молоко, налил в стакан и подал Ынсо. Она отпила половину. Он снова открыл холодильник и достал мандарины, положил их на тарелку и поставил перед женой.

– Ешь и рассказывай. Все расскажи, и забудем.

Молчание.

– Ничего. Давай друг другу все расскажем… Ладно, я еще кое-что расскажу. Это случилось в армии, когда я ходил в увольнительную…

– Хватит. Хватит уже! – совсем ослабев, Ынсо оборвала его.

– Когда ты первый раз переспала с ним?

Молчание.

– Когда это было?

– Когда мы приехали с ним из Исырочжи.

Это произошло, когда Ван бросил ее одну в поезде. Тогда…

Ынсо закрыла глаза: «После того случая, когда Ван бросил меня в поезде, я стала его любить. Неужели любовь – это не врожденная способность, а всего лишь придуманное состояние? Сначала я начала беспокоиться по поводу Вана, который бросил меня, а потом предположила, что это беспокойство и есть любовь. Однажды предположила, потом продолжила так думать и постепенно поверила в это».

– Это ты нашла его потом?

Молчание.

– Да?

Ынсо утвердительно кивнула.

– И с того раза все время?

Молчание.

– Да? Все время? – Сэ поднял голову Ынсо.

«Да, все время… С того дня до дня, когда мы оказались в Кёнчжу около обсерватории Чхомсондэ».

– Да? Я спрашиваю?

Ынсо кивнула.

– А после ничего такого не было?

Молчание.

– Я имею в виду, ты не беременела?

Ынсо оттолкнула Сэ. Он ринулся в сторону девушки, задел тарелку с мандаринами и уронил ее. Пока собирал все с пола, Ынсо кинулась в спальню и закрылась на ключ. Сэ стал стучать. Стучал минут десять. Пока он стучал, Ынсо стояла, прислонившись к двери.

На какое-то время все стихло. Оказалось, что Сэ нашел запасные ключи и открыл дверь. Ынсо села на пол.

– Говори же!

Молчание.

– Ты забеременела?

Ынсо с трудом подняла голову и толкнула Сэ. Тот схватил ее за руку.

– Что ты с ним сделала?

Молчание.

– Что?

– Я пошла в больницу.

– Вместе с Ваном?

– Одна.

– Ван знает?

– Нет.

Она поехала в ближайшую больницу от Исырочжи. Одна. Хотела сделать аборт, но так и не смогла. В поезде ее глаза покраснели от постоянных слез. Она ехала делать аборт, но каждый раз, когда поезд, постукивая, раскачивался из стороны в сторону, ее руки сами собой притрагивались к животу.

В Исырочжи она приехала ночью, но домой не пошла, а всю ночь напролет простояла на мосту, ведущем в деревню, и смотрела на мерцающие деревенские огни. При наступлении рассвета долго шла по увлажненной росой горной дороге, вышла в районный центр и до вечера слонялась по улицам.

Она подошла к своей школе, в которую ходила за многие километры столько лет, посидела там под тополем, под которым в детстве ее любимая учительница пересаживала цветы, а она наблюдала за ней.

Затем, набравшись смелости, снова пошла в центр города, но так и не смогла сразу пойти в больницу и начала снова слоняться без цели.

И даже тогда, когда она спотыкалась, руки сами собой хватались за живот. Когда ее попросили написать в анкете возраст отца ребенка, девушка внесла туда возраст Вана и удивилась, что они с ним были ровесниками.

Села на скамью и стала ждать своей очереди. Тогда ей было страшно сбежать из больницы. Было очень страшно. Произошел выкидыш. После всего случившегося она с трудом пришла уже в городскую больницу.

Женщина-врач, видимо думая, что Ынсо замужем, сочувственно сказала, что расположение матки у нее особое, будет трудно снова забеременеть, но это не значит, что совсем нет надежды. Врач сказала, что стоит только постараться. Если же вдруг Ынсо забеременеет, то надо быть очень осторожной и сразу же встать на учет.

Тогда Ынсо подумала:

«Если я буду жить с Ваном, я расскажу ему об этом в первый же день… Помнишь, как-то я позвала тебя сходить вместе со мной в буддистский храм? В ответ на мою просьбу ты спросил:

″А что это так неожиданно?″

Тогда я не смогла объяснить тебе причину. Но сейчас выслушай, что я не смогла тогда сказать. Никогда не забывай этого храма.

Август, солнечный день, желтая глина, поля между горных дорог, густо заросшие цветным горошком и лекарственными травами, иногда дикий фазан в испуге улетал в сторону леса, а вдали от храма виднелось синее море.

Мы шли с тобой по насыпной дороге, под ногами хлюпала не высохшая за ночь вода, тогда еще аист пролетел над водой, а я шагала вслед за тобой, держась сзади за твою спину, и чуть не плакала. Не забудь эти облезшие изображения Будды в храме, эту ледяную воду в тазике, звуки природы на фоне разноцветной храмовой росписи танчхон[30]…

Звуки природы…

А в них… пришедший ко мне, но так и не сумевший сделать ни одного вдоха, покинувший меня ребенок, и я, пришедшая его хоронить. В тот день с тобой, среди всего этого храмового великолепия, я шла принести ему жертвоприношение. Ты