Глубокая печаль - Син Кёнсук

– Мне надо идти!

– Позвони Сэ.

Ынсо оттолкнула Вана.

– Мне надо идти!

– Черт побери, что Сэ с тобой делает?! Ты же не работаешь, откуда это переутомление и перенапряжение?! Ты когда спала, все кричала, что, мол, не надо, не надо, не делай этого!

Молчание.

– Что с тобой?!

Ынсо сжала кулаки и ударила Вана в грудь – не стой на моем пути. Сначала она ударила его, чтобы он пропустил, но потом, не сдержавшись, стала бить его в грудь. Она била и била, пока не ослабла и не опустила руки.

– Сейчас тебе лучше?

Ван притянул к себе Ынсо и обнял за плечи.

Ослабев, девушка не сопротивлялась и сидела, опустив руки.

Печаль вкрадчиво проникла в сердце Вана:

«Любимая моя», – ему захотелось погладить девушку по голове, как вдруг она, казалось, только что сидевшая без сил, очнулась и оттолкнула его от себя:

– Прошу тебя, отпусти меня домой.

– Я довезу тебя.

– Нет! Нельзя! Только не это!

– Ынсо!

– Прошу тебя, отпусти меня одну.

– Позволь хотя бы такси для тебя поймать.

– Нет! Оставайся здесь, уйдешь потом.

– Неужели это так необходимо?

– Пожалуйста, сделай так.

– Хорошо, езжай.

Ван, замерев, наблюдал, как Ынсо, даже не оглянувшись, выбежала из палаты, захлопнув за собой дверь. Он прикоснулся к дверной ручке, которую только что держала девушка.

Он еще долго стоял в глубоком унынии, держась за дверную ручку.

С трудом погасив страстное желание выбежать вслед за Ынсо, отпустил ручку, прошел к окну в палате и посмотрел на улицу.

Шатаясь из стороны в сторону и балансируя руками, Ынсо вышла из больницы. Во время их встречи собранные на затылке волосы теперь закрывали ее шею.

Ван посмотрел на кровать, где она только что лежала, там осталась ее заколка, поднял и снова посмотрел вслед удаляющейся Ынсо, – смотрел вслед даже после того, как она полностью исчезла из вида.

В руке – заколка, а душу, словно копьем, пронзила волна отчаяния:

«Я больше никогда ее не увижу. Это была наша последняя встреча».

Светало. Ынсо с трудом держалась на ногах, в голове все плыло. Когда она поднялась к себе, даже не надо было открывать дверь ключом, она была открыта. Хваён лежала на полу и даже не вильнула хвостом при виде ее. Грустными глазами собака наблюдала, как Сэ бросился к жене и обнял ее, так ласково обнял, так тихо закрыл за нею дверь, что девушка вся отдалась ему и чуть не заснула.

– Кто это был? – басом спросил Сэ, отнимая от своей груди голову Ынсо с закрытыми глазами. Она была так слаба, словно без сознания, а голос Сэ прозвучал так низко, что сразу и не поняла, что он от нее хочет, пока снова не услышала:

– Что за тип приходил к тебе? – Сэ усадил Ынсо на диван и продолжал: – Не старайся меня обмануть. Я уже все слышал от охранника. Когда я ушел, кто-то же приходил? С кем ты ушла и только сейчас вернулась?

С этих вопросов прошло часов пять или шесть, а Сэ все таким же низким голосом продолжал допрашивать Ынсо. В душе она кричала:

«Да говорю же тебе, Ван! Это Ван приходил сегодня сюда! Ох, только бы не произнести этого вслух…» Ей казалось, что смогла бы как-нибудь успокоить Сэ и пережить этот трудный момент, поэтому упрямо твердила, что никто не приходил, что просто ходила проветриться и случайно встретила Ю Хэран, с ней поужинала и вот только сейчас смогла вернуться.

Но потом выяснилось, что Сэ прекрасно знал, что Ынсо сидела с Ваном в кафе «Орхидея», даже знал точно, на каком месте; говоря все это ей, единственное, что не сказал, – он не произнес имени Вана вслух. Сэ по минутам знал, когда пришел Ван и когда Ынсо вышла вслед за ним.

Ынсо присела на корточки и съежилась. Сэ подошел к ней и тоже сел на корточки рядом.

– Помню, как в детстве я ждал тебя. Ты, наверное, тоже помнишь. Помнишь, соседский дом рядом с нашим домом, в котором возник пожар и сгорела вся крыша? Я впервые кому-либо об этом говорю… Это я его поджег. Уже не помню, как это получилось, но помню, что у меня загорелась ватная одежда, я так испугался, что открыл шкаф, бросил туда загоревшуюся одежду и снова закрыл. Тогда я был так мал и глуп, что думал: если плотно закрыть шкаф и огня не будет видно, то все и утихнет. Успокоившись, ушел играть, а когда вернулся, огонь разгорелся так, что перекинулся даже на соседний дом, который находился чуть ниже нашего.

Молчание.

– Давай поговорим начистоту. Обговорим все, пока не стало еще хуже. Мне кажется, что проблема в наших с тобой отношениях в том, что мы стараемся жить, размышляя как маленькие дети: огонь заперт, его не видно, и все спокойно. Но если мы это оставим как есть, все обернется хаосом. Все сгорит дотла, как сгорел наш дом.

Молчание.

– Давай прямо сейчас поговорим. Выскажем все, что у тебя на душе и все, что у меня… А потом все это похороним и начнем сначала.

Молчание.

– Давай? А?

Молчание.

– Кто к тебе сегодня приходил?

Молчание.

– Ван же приходил?

Молчание.

– Это ты его позвала?

– Нет.

– Тогда почему он явился?

Ынсо промолчала.

– Ладно. Тогда куда вы ходили?

– Мы поехали в центр, а потом я не помню.

– Что значит, не помнишь?

– Я упала в обморок… Когда очнулась, увидела, что я в больнице. Мне сказали, что я спала три часа. Я испугалась и скорее прибежала домой.

– Говори все как есть.

– Это все…

– Ладно, тебя же Ван довез?

– Нет. Я сказала, что поеду одна.

– И он согласился отпустить тебя одну?!

– Он хотел довезти меня, но я упросила его отпустить меня одну.

– И ты хочешь, чтобы я поверил, что это все?!

– Правда! Это все!

– Вы снова договорились о встрече?

– Мы не будем встречаться.

– Почему?

Молчание.

– А ты сможешь так жить? Пока меня не было, ты же позвала его в наш дом?

Молчание.

– Я тебя спрашиваю!

– Я не звала его.

– Говори всю правду.

– Это правда.

– Ты же любишь Вана?

Ынсо старалась всеми силами удержать тонкую ниточку еще не до конца затуманенного сознания. Ей было так трудно, что она не всегда понимала, что отвечает, но держалась за эту утончавшуюся ниточку сознания.

– Любишь?

Молчание.

– Говори!

Молчание.

– Любишь?

– Любила.

– А что не в настоящем времени-то? Почему? Сильно же скучаешь по нему?

Молчание.