Неотправленные письма - Олег Юрьевич Рой

охраняющего госпиталь. Раньше охраны было меньше, но после недавних событий её усилили. Теперь рядом с госпиталем расквартирован целый батальон из резервистов – здесь, в основном, служат ветераны, после ранений не пожелавшие демобилизоваться, но для передка уже непригодные. Среди бойцов есть даже мужчина без обеих ног, на протезах. Его хотели отправить на заслуженный отдых ещё после первого ранения, но этот наследник Василия Кочеткова, служившего без ноги четырём императорам, вернулся в строй. Правда, после второго ранения на передний край его больше не пускали, но и в военкомат перекладывать бумажки не отправили – оставили старшиной в батальоне, охранявшем теперь госпиталь.

А чуть поодаль, в распадке среди акаций притаился «Панцырь» – новенький, но уже хорошо себя зарекомендовавший. В бой он вступил буквально «с колёс» – только успел прибыть, как нацисты, озлобленные провалом попытки захвата госпиталя, нанесли по нему удар РСЗО. И «Панцырь» сначала сбил шестнадцать неуправляемых снарядов «Ольхи», а потом – вместе с побратимом с передовой – ещё шесть хвалёных «Хаймарсов». Гена Нечаев, сын санитарки Инны, даже притащил в госпиталь кусок этого самого «Хаймарса». Мать Генку изругала и пыталась отобрать закопченную железяку, но Владимир Григорьевич её осадил:

– Этот зверь больше не опасен. Пусть будет у парня свой трофей.

– У меня уже есть гранатомёт! – хвастался Генка. – Папка привёз, гуманитарный.

– Гуманизированный, – вздохнула Инна. – Отец его балует, таскает всякое – вот он и пристрастился.

– Всем мальчикам нравится оружие, – возразил Владимир Григорьевич. – Это не страшно, страшно, когда детей учат убивать.

У Марии, которая была свидетельницей разговора, возникло при этом неприятное чувство. Она слишком хорошо помнила мальчика, тянущего руку к мине, лежащей в траве, и то, что случилось потом. Поэтому она была на стороне Инны – незачем детям играть с оружием. Говорят, в оккупированном бандеровцами Чернигове ребёнок с промытыми нацистами мозгами выстрелил в своего брата из гранатомёта на так называемой выставке оружия. Это разве хорошо?

Оружие, конечно, нужно – чтобы защищать Родину. Но пусть с оружием управляются взрослые, а у детей будет мирное детство. Детство, в котором нет мин-ловушек на детских площадках…

Сейчас Мария сидела в беседке, благо там никого не было, и читала книгу, принесённую ей дядей Гришей. Книга называлась «Неслучайные встречи» – новенькая, ещё пахнущая типографской краской. Дядя Гриша сказал, что её автор приезжал на Донбасс и даже посетил их госпиталь, ещё до того, как Мария туда попала. Но читала Мария, по правде сказать, невнимательно, хотя книга была интересная. Она размышляла о том, что в ней изменилось.

Маргарита Львовна рассказывала ей о стадиях принятия неизбежного – отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие.

– Как и все психологические теории, это – не больше чем удобное описание, практически никогда не соответствующее действительности, – говорила она. – Стадии могут меняться местами, могут отсутствовать или существовать одновременно. Ты, например, сразу же миновала стадию отрицания…

– Ну да, – горько усмехнулась Мария. – Трудно отрицать то, что у тебя нет рук.

– Ты не пытаешься торговаться, – продолжила Маргарита Львовна, – а депрессия у тебя чередуется с гневом. Я бы посоветовала тебе больше гневаться. Как правило, гнев не конструктивен, и ничего в нём нет хорошего, но для тебя гнев лучше, чем депрессия. Он заставляет тебя мобилизоваться.

– Зачем мне мобилизоваться? – спросила Мария, находившаяся тогда как раз в стадии депрессии. – Ради чего? У меня больше нет цели в жизни, нет смысла жить…

– Смысл твоей жизни – в музыке, – не то спросила, не то сказала Маргарита Львовна. Мария кивнула. – Заметь, я не употребила слово «был». Он у тебя по-прежнему в музыке. Ты говоришь, что больше не слышишь музыку в себе?

Мария кивнула вновь.

– Тогда тебе нужна музыка извне, – решила Маргарита Львовна. – Это как с витамином D – если организм его вырабатывает недостаточно, его принимают до тех пор, пока он не начнет выработку этого витамина в достаточном количестве…

– Вы не понимаете, что говорите! – разозлилась Мария. – Я не могу слушать чужую музыку! Это… лучше отрезать себе то, что осталось от второй руки, не так больно, по крайней мере…

– А ты что, пробовала уже? – спросила Маргарита Львовна. – Я вижу, что ты разозлилась, и это хорошо. Конечно, я не говорю о фортепиано или классической музыке вообще – для тебя это, действительно, непосильное испытание сейчас. Но ведь музыка бывает разной! И на одной классике свет клином не сошёлся.

– Я вас не понимаю, – призналась Мария.

– Скоро поймёшь, – загадочно пообещала Маргарита Львовна и умчалась к другим пациентам.

Так для Марии начался период «неслучайных встреч».

* * *

Хотя, наверно, начался он раньше, еще с визита Надежды Витальевны в компании Максима и его мамы. Персики и виноград Маша всё-таки съела – ей в этом помогли медсестра Слава и волонтёр Екатерина, когда они пришли к Маше просто посидеть, поболтать. После этого разговора Мария поняла, почему Слава постоянно плачет, глядя на неё. Жених Славы, Вик, едва не потерял ногу, и потерял бы, если бы не Владимир Григорьевич. Тот сумел из того, что осталось, сделать для парня почти что функционирующую ступню – хотя это казалось практически невозможным, когда Вика доставили в госпиталь, ниже колена у него буквально висели лоскуты кожи и мяса. Было это за несколько дней до появления Марии в Забойске, и это удивило девушку:

– То есть Владимир Григорьевич за несколько дней сделал две сложнейшие операции? А он вообще отдыхает?

– Две? – удивилась Слава. – Больше. Их никто не считает, эти операции. И это у нас ещё «тихий» участок фронта. На других участках раненых больше, но их сразу отправляют в тыл, а наша бригада врачей пытается спасти всех на месте – и в основном получается, хотя некоторых всё-таки приходится эвакуировать.

Знаешь, Ма… рия, – продолжила она, отрывая ягодки от горсти винограда; у Славы это получалось так аппетитно, что Мария невольно и сама отщипнула несколько ягодок, – я ничего плохого про других врачей не скажу. Врач вообще профессия для благородных людей. Но я очень не уверена, что в другом госпитале тебе бы спасли даже правую руку. Я ведь ассистировала при операции и видела, какой ты поступила. Не хочу и вспоминать об этом.

Мария вздохнула:

– Для меня, увы, что есть эта рука, что нет – разница очень небольшая. Я всё равно не чувствую себя полноценной. Этими тремя пальцами я даже собачий вальс не сыграю.

– Понимаю, – кивнула Слава. – Мой Вик то же самое говорит, мол, с такой ногой я всё равно, что без ноги. Но я ему сказала, что он мне нужен, что с ногой, что