Неотправленные письма - Олег Юрьевич Рой

«Надо же, – подумала Маша, – их дочь была моей тёзкой». На мгновение у неё в голове пронеслась спасительная мысль, но Мария не успела её ухватить – помешала благодарная мать:

– А потом Максимка родился, потом – Олюшка… Олюшке нашей полгодика всего. Я с ними часто в том парке гуляю. Не думала, что случится что-то плохое, а поди ж ты…

Мария чувствовала, что начинает уставать от этой женщины, особенно когда та начала всхлипывать. Зачем она пришла сюда? Хотела её поблагодарить? Но для неё видеть живого и здорового Максимку было… не то, что неприятно. Просто мальчик был живым напоминанием о том, что она потеряла.

– Мы вам фруктов привезли, – сказала женщина, сдержав всхлипы. – Виноград из нашего сада, а для персиков пока рано, я на рынке купила. Простите, что так мало, но… мы вам теперь… мы вам очень обязаны! А еще… – Она порылась в сумочке, которая висела у неё на плече, и достала сложенный вчетверо лист бумаги: – Максимка вас нарисовал!

Рисунок был на первый взгляд обычным детским рисунком из серии «палка, палка, огуречик». На нем был нарисован человечек, должно быть, сам Максим, а позади него парил золотистый ангел. И в этом ангеле, как ни странно, безошибочно угадывалась Мария. Ни о каком портретном сходстве речи, конечно, не шло, но всякий, взглянувший на золотистую фигурку с крыльями, узнал бы в нём Марию.

Рук у ангела не было, вместо них были крылья. Мария почувствовала, что плачет. Раньше она почти не плакала, даже в детстве, а теперь – не могла себя контролировать. Отвернувшись, чтобы не видели её слез, она выдавила из себя:

– Спасибо. У вашего сына талант. Берегите его.

«Как будто детей без таланта беречь не надо», – саркастически заметил её внутренний голос. На самом деле, когда Мария приняла решение схватить проклятую мину, ей было плевать на то, какой это ребенок – талантливый или нет, послушный или капризный. Прежде всего, это был ребенок…

Ребенок, которого хотели убить те, кто захватил власть в далёком Киеве. Она просто стала между ним и смертью. И за его жизнь заплатила своими руками. Своей жизнью. Её могли бы не спасать – без рук её жизнь всё равно закончена…

Но, по крайней мере, не зря. В эту минуту Мария поняла, что рада тому, что её навестила мать спасённого ребенка и её непослушный Максимка. Мир потерял красоту её музыки – но пройдёт время и, может быть, Максим станет художником – и мир приобретёт другую красоту взамен утраченной?

Тогда размен был бы справедливым.

Она не заметила, как вторая женщина провела Максимку с мамой на выход, а потом вернулась. К этому моменту слёзы высохли. Мария лежала на боку и смотрела на корзинку с фруктами, стоящую на тумбочке у кровати. Раньше она очень любила персики, особенно такие, приплюснутые, инжирные. К сладостям Мария с детства была равнодушна, но только не к фруктам. Любила она и абрикосы, и тот же виноград, и вишни, и сливы, и груши, и яблоки. Клубнику любила – они с мамой приезжали к родителям её отца, погибшего на шахте в восьмом, и бабушка разрешала им собирать спеющую на грядке клубнику…

Раньше Мария сразу же набросилась бы на персики, но теперь… даже если бы ее рука по-прежнему работала – она не смогла бы заставить себя взять плод, похожий по цвету на рубцы у неё на культе. К тому же ей и не хотелось. Она даже поела только тогда, когда строгая Лилия Николаевна пригрозила кормить её через трубочку.

– Отрезать вам персика? – спросила женщина, присаживаясь на стул, на котором до того сидела Маргарита Львовна. – Я могла бы вам помочь…

– Спасибо, не надо, – ответила Мария. – Кто вы? Вы врач?

– Вообще-то я почтальон, – сказала женщина. – А ещё – жена здешнего главврача, так что в госпитале я бываю чаще, чем у себя на почте. Но сейчас, конечно, и работы у почтальонов меньше – только когда пенсию привезут или гуманитарку. Пишут мало, а когда в наших краях Интернет и мобильную связь восстановят, станут писать ещё меньше. Так что здесь от меня больше толку.

Мария почувствовала странный интерес и даже чуть повернулась, чтобы лучше видеть гостью:

– Так вы – жена таинственного Владимира Григорьевича?

– Нет в нём ничего таинственного, – улыбнулась женщина. – Просто он – настоящий мужчина во всем, и в работе, и в семье.

– Говорят, он сделал чудо, когда меня оперировал, – сказала Мария. – Спас мне три пальца на руке, и вообще…

– Сначала они с бригадой вытащили тебя с того света, – сказала женщина. – А потом – да, постарались по максимуму спасти руку. Я понимаю, о чём ты думаешь…

– Понимаете? – Мария почувствовала раздражение. – Вы тоже музыкант?

– Нет, – ответила женщина с грустной улыбкой. – Во мне нет никаких особых талантов, как у тебя. Но у меня есть муж, которого я люблю, есть дети, которых я люблю. Наверно, я бы чувствовала то же, если бы потеряла кого-то из них.

Наверно, если бы Володя… если бы Владимир Григорьевич потерял свои руки – он бы тоже чувствовал что-то такое. Или Светлана Андреевна, которая занимается микрохирургией глаза. Не думай, что твоё горе для нас ничего не значит.

– Тогда зачем меня вообще было спасать? – спросила Мария. – Может, лучше было дать мне умереть, чем подарить… такую жизнь?

– Нет, – ответила женщина. – Потому что смерть бы означала конец всего. Ты думаешь, что твоя жизнь рухнула, ведь ты больше не можешь играть. Но ты не знаешь ещё очень многого, ты не знаешь, что кроется в настоящем и что может принести тебе будущее.

– Что мне может принести будущее, в котором я не смогу играть? – Мария попыталась пожать плечами, но у неё не вышло, плечи только как-то несуразно вздрогнули.

– Я тоже этого не знаю, девочка, – ответила женщина. – Я знаю одно – было время, когда ты не умела играть на пианино. Потом стала пробовать какие-то простенькие мелодии. Потом – что-то более сложное. И, наконец, стала виртуозом. А почему ты решила попробовать?

– Потому что играла моя мама, – ответила Мария. – Мне казалось это очень красивым. Сейчас я понимаю,