Неотправленные письма - Олег Юрьевич Рой

А может, она сердится на меня за Машу. Но ты знаешь эту историю. Как бы там ни было, я чувствую, что Света мне… что она для меня больше, чем друг. Ты могла бы поговорить с ней об этом? Узнать у нее, что она ко мне чувствует. Я думаю она зайдет к тебе ещё раз.

Нам обещают ротацию к концу месяца. Наверно, у меня будет увольнительная, так что скоро увидимся. Обязательно увидимся! Мама, прошу тебя – не думай о плохом. Говорят, что мысль материальна – не знаю, так ли это, но хотелось бы, так что верь в то, что я скоро вернусь. Обязательно вернусь, целый и невредимый. Ведь ты меня ждёшь.

Не сердись на меня, пожалуйста. Надеюсь, ты меня поймёшь. Я люблю тебя, мама, и очень скучаю по тебе.

Ты пишешь, что ходила в наш храм и поставила за меня свечку. Знаешь, раньше я бы только улыбнулся, но здесь быстро понимаешь, что… говорят, не бывает атеистов в окопах под огнём. Я хоть и не под огнём, но уже научился с уважением относиться к верующим и больше никогда не буду насмехаться над твоими постами и молитвами, как раньше. Я был неправ. Прости меня.

Прости за всё. Ты же сама говоришь – на всё воля Божья. Вот, значит, Божья воля и на то, чтобы я был здесь. Даст Бог – и вернусь я целым и невредимым. Я в этом не сомневаюсь ни на минутку и прошу тебя тоже не сомневаться.

Я люблю тебя. Блин, прости, но я пишу и плачу, правда. Не волнуйся за меня, я обязательно вернусь! С любовью, твой сын Юра».

* * *

– Ой, я же Катю попросила, чтобы она меня дождалась! – спохватилась Надежда, быстро собирая письма в сумку.

– Может, задержишься у меня? – спросил Владимир Григорьевич. – Я соскучился по тебе, хотелось бы хоть немного пообщаться…

– Вовка должен из Донецка приехать, – смутилась Надежда. – Их учительница отправила рейсовым автобусом до Забойска, а сама осталась, там какая-то комиссия приехала, можно выбить ремонт крыши для Забойской школы.

– Так её же местные подлатали вроде, – уточнил ее муж. – Давай я хоть проведу тебя?

– Подлатали, – кивнула Надежда, – а всё равно протекает.

Она прижалась к идущему рядом мужу:

– Что-то мне тревожно как-то. Вовка уже взрослый, а беспокоишься за него, как за маленького.

Она не добавила, что, когда муж читал ей письмо от неизвестного паренька Юры, она представила, что это письмо адресовано ей и написал ей его Вовка. Тут еще с Виталькой непонятно что – от него тоже давно новостей не поступало…

– Ты, кстати, про Виталика давно что-то слышал? – спросила она у Владимира Григорьевича.

– Совсем из головы вылетело, – ответил тот. – Мы созванивались вчера. Говорили недолго, да и слышно было плохо. Они сейчас у Углегорска, отошли в тыл на перегруппировку, вот он и позвонил. Жив-здоров, голос бодрый.

– Чего же он мне не позвонил, – осерчала Надежда.

– Говорит, что набирал, – ответил муж, – но не дозвонился, ни на мобильник, ни на почту… погоди.

– Что? – спросила Надежда.

– У тебя, кажется, телефон звонит, – ответил Владимир Григорьевич. Надежда быстро полезла в сумочку и достала свой аппарат. На него действительно шел вызов. Номер был незнакомый.

– Да? – спросила Надежда, ответив на звонок.

– Ясенецкая Надежда Витальевна? – Голос в трубке был официален и строг, и у Надежды чуть сердце не оборвалось. А потом стало ещё хуже: – Ясенецкий Владимир Владимирович – ваш сын?

– Д… да, – ответила Надежда срывающимся голосом. – Что с ним?

– Не волнуйтесь, – голос в трубке чуть смягчился. – Я – полковник Озеров, начальник ***ского военного комиссариата ДНР.

– Он же еще школу не закончил! – Надежда подумала, что Вовку решили призвать на службу. Очумели они там, что ли? Ему до призывного возраста еще почти три года!

– Вот именно, – ответил Озеров. – Ваш сын явился к нам сегодня, назвался чужим именем, сказал, что ему восемнадцать и он потерял все документы, поскольку бежал из Славянска. Попросил записать его в Народную милицию.

– Ох, – только и сказала Надежда Витальевна. – Опять он за своё…

– Мы ему соврали, что пробили его по базе данных. – В голосе Озерова послышались весёлые нотки. – На самом деле – просто посмотрели биллинг[67] его мобильника. Так вас и нашли. Сейчас ваш сын отправляется домой с машиной патрульно-постовой службы. Подбросим до Забойного, там, я думаю, доберется.

– Ну уж нет, – возразила Надежда. – Я его в Забойном встречу на автостанции.

– Хорошо, передам ребятам, пусть сдадут его наряду на автостанции, – согласился Озеров. – Вы только сильно его не ругайте, хорошо? Он парень правильный.

– Этот «правильный парень» уже третий раз из дому на фронт бежит, – ответила Надежда.

– Мы с ним договорились, – сказал полковник, – что он будет поступать в военный колледж, а я дам ему рекомендацию. Не ругайте парня, хорошо?

* * *

Опасения Надежды, что Екатерина с Гришей уедут без неё, оправдались частично: Гриша стоял на крыльце и курил, неловко сбивая пепел пальцами своей единственной руки.

– Катя уехала с Колей и Джульеттой, – сообщил он. – Они все привет передавали, Коля с Джулией к вам с Григорьевичем заехать грозились.

– Вот что, Гриша, – сказал Владимир Григорьевич, – отвези Надю в Забойск на автостанцию, потом заберешь их с Вовкой, хорошо? И заскочи в милицию, скажи, что нужна информация по Андрею Шелаеву. Отчества пациент не помнит…

– Как-как вы говорите? – удивился Гриша.

– Андрей Шелаев, – повторил Владимир Григорьевич. – Бизнесмен из Москвы, вроде антиквариатом торгует… хотя тут сложно сказать. Это тот мужчина, которого Николай с Джулией привезли. Я его осмотрел. Вероятно, его долго держали в наручниках и кандалах, иногда пытали. Раны запущены, но пока всё в пределах нормы. А вот с головой непонятно. Травм нет, а говорит такое – хоть книгу пиши.

– А что он говорит? – спросил Гришка с явным интересом.

– Во-первых, он уверен, что сейчас две тысячи одиннадцатый год, – сказал Владимир Григорьевич. – Во-вторых… ох… короче, он якобы был бизнесменом, он что-то говорил про антиквариат, про сеть закусочных… в связи с кризисом сидел на мели, но встретил женщину, которая стала покупать у него воспоминания. И теперь он почти ничего не помнит, кроме имени, фамилии и