Неотправленные письма - Олег Юрьевич Рой

– Мы с тобой, милая. Не бойся, только ничего не бойся. Когда ты проснёшься…

Мгла стала вновь наполняться багровым, по ней пробежали алые прожилки, но боли не было. Она почувствовала странное ощущение, словно её втягивает в некий водоворот, а затем тьму залил яркий свет. И голос, дотоле говоривший с ней, сказал:

– О Господи, она проснулась! Лежите, лежите, вам ещё рано вставать.

Глава 9. Письмо незнакомке

Они уже привыкли, хотя, казалось бы, к такому привыкнуть невозможно. Но человек на поверку оказывается удивительно выносливым существом – в критических ситуациях у него открываются тайные резервы, и самый обычный человек творит буквально чудеса, проходит самые тяжелые испытания – и удивляется потом даже не тому, что ему это удалось, а тому, что в его памяти не отложилось ничего такого особенного.

Герои редко чувствуют, что они герои.

Было далеко за полночь, когда раненые перестали прибывать. До этого их привозили – то Гришка на своей буханке, то трофейная мотолыга, то БТР ополченцев, то подключившийся к операции Николай на своём «Козаке».

Надежда, Екатерина и Джулия, оставшаяся без переводчика, помогали в сортировочной. Сортировка – напряжённое место каждого госпиталя, эвакуационного в особенности. Когда прибывают раненые, весь медицинский персонал занимается экстренными операциями, и задача по разбору прибывших часто ложится на плечи добровольных помощников, как правило, от медицины весьма далёких. Человек – существо сострадательное, и, видя чужие раны, непрофессионал невольно ужасается, даже если рана сама по себе не особо тяжелая. А бывает наоборот – крохотная иголка от американского кассетного снаряда, вошедшая под прямым углом, вот-вот поразит жизненно важный орган (человек дышит, движение мышц двигает иголку, она уходит глубже…), но отсутствие рваной раны, крошечное, иногда даже незаметное раневое отверстие не даёт возможности понять, что пациент, возможно, неловко балансирует на тоненькой грани, отделяющей его от смерти.

Командовала сортировкой Лилия Николаевна – травматолог на пенсии. Лилии Николаевне было – страшно подумать! – девяносто шесть, она плохо видела, но хорошо слышала и, подобно Юлию Цезарю, могла заниматься несколькими делами сразу. Сколько раз она одёргивала своих помощниц:

– Надя, тут срочно шину надо накладывать, не стой!

– Валя, это шрапнель по поверхности чесанула. Перекисью залей, и пусть подождёт пока.

– Катя, возьми новенькую и помогите этому парню, что к косяку привалился. Как он ходит еще, у него же в сапоге форшмак вместо ноги…

«Новенькой» моментально стала Джулия. Вообще говоря, Надежда на некоторое время забыла про существование итальянки – не до неё было; лишь потом, когда поток раненых ослабел, а затем прекратился, и в сортировке суета уступила место размеренной работе, хотя в операционных работа была в самом разгаре и часть волонтеров ушли туда, Надежда вспомнила о Джулии. И тотчас же буквально столкнулась с ней – Джулия, накинувшая поверх одежды халат, некогда белый, но теперь заляпанный кровью, мягко удерживала лежащего на носилках бойца. Лицо ополченца было в крови, кровь капала с пальцев левой руки, которой он пытался ухватить Джулию за рукав. Валентина, одна из сестер, разорвав рубаху на груди бойца, осторожно ощупывала его ребра.

– Ты не понимаешь, – хрипел боец, – они же танк подогнали, настоящий танк! Они из этого танка по домам бьют!

– Si signore, – отвечала Джулия. – Devi sdraiarti, sei ferito![59]

– Танк! – вырывался ополченец. – Они по домам бьют!

– Рёбра целы, – сказала Валентина Джулии, хотя та вряд ли ее понимала. – Почки-печень вроде на месте. Кровоизлияния я не чувствую…

– А оно есть. – Лилия Николаевна подобралась незаметно, но вовремя. – Кровь идёт в брюшину, вверх, под диафрагму. Девочки, отнесите его в первую, там Григорьевич освобождается. Надя, помоги мне, тут у одного локтевой раздроблен. Надо держать ему руку, пока до него Нисонович не доберется.

Надежда оглянулась на Джулию. Та поднимала носилки с неспокойным ополченцем, продолжавшим что-то рассказывать про танк, бьющий по жилой застройке. Эка невидаль, нацисты, кажется, только этим и живут. Не так давно ударили по Донецку, пять районов были под обстрелом. Как там у Лермонтова? «Уланы с пёстрыми значками, драгуны с конскими хвостами» – били по городу «Точки»[60], били РСЗО: «Смерчи», «Ураганы», «Грады»; били из гаубиц, из пушек – и наших, и натовских. Всякой твари по паре…

И не по военным объектам, как наши, даже не неприцельно – колошматили по жилой застройке, по школам, по детской клинической больнице, говорят, тоже прилетело, хотя где она, где Авдеевка, в которой окопались эти… Надежда Витальевна принципиально не материлась, но по отношению к нацистам иногда других слов подобрать было нельзя.

– Я там воду пил, у колодца, – донеслось до Надежды со стороны ополченца, которого уносили Валя и Джулия. – Там ещё сад яблоневый, весь в завязи. И хозяйка… я говорю: осенью вернусь, яблок нарву, а она мне: да хоть весь сад обнеси, только живым вернись. А мне ж не яблоки нужны… а он по её хате из танка…

– Надя, ты так и будешь стоять? – осведомилась Лилия Николаевна. – Парень пока сам локоть придерживает, но он в таком состоянии, чтоб в обморок не хлопнулся.

Через минуту Надежда сидела рядом с молодым ополченцем, ненамного старше Вовки, стараясь не смотреть на руку, которую осторожно придерживала. Рука словно прошла через мясорубку, из кровавого месива торчала кость, белели сухожилия, но Надежда знала, что ее муж или Сергей Нисонович могут спасти парню конечность – бывали в их практике и похуже случаи. Например, когда ополченцы освободили молочную ферму на краю поселка Племзавод Кирова, – оказалось, что бывший коровник нацисты превратили в небольшой концлагерь для пленных ополченцев. Живых людей резали ножами, кололи, прижигали, а одному ноги до середины бедер раскатали ручным асфальтовым катком. Как люди после всего этого выживали – для Надежды было загадкой. Мужчину, по которому проехались катком, едва дотащили до эвакогоспиталя; после беглого осмотра стало ясно, что в тыл его отправить не удастся без риска полностью потерять ноги. В принципе, ампутация в таком случае не просто допускалась – предписывалась, но муж Надежды, переглянувшись с уставшим Сергеем Нисоновичем, решили оперировать.

Да, госпиталь Владимира Григорьевича содержался в образцовом порядке. Снабжением его тоже не обижали, с Большой земли присылали все, что нужно. Но это был даже не тыловой госпиталь, а простой эвакопункт с тремя операционными командами, чьей задачей было подлатать бойца для последующей эвакуации туда, где ему окажут помощь по полной программе.

Собрать по косточкам, по осколкам раздавленную ногу, соединить разорванные мышечные ткани и сосуды, удалив