Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор
— Значит, в той кампании не участвовали? Вам тогда сколько лет было?
Поскольку полковник не ответил, Роману Кирилловичу трудно было развить разговор. Да и адвокат Басистов уже звал старика к выходу.
— Пора.
До Ростова-на-Дону летели. Адвокат Басистов остался в Москве, и сопровождал Романа Кирилловича всего один сотрудник. В Ростове пересели в малолитражку. Всего-то сто двадцать километров, но ехали часа три: два раза дали большой крюк, чтобы миновать зону обстрела. Украинская артиллерия била из Авдеевки, и кусок дороги перед Донецком простреливался. Спутник Романа Кирилловича часто выходил из машины, оставляя заключенного одного; уходил узнавать о блок-постах на дорогах, спрашивал про объездные пути. Роман Кириллович даже подумал, что ему нарочно оставили шанс убежать — но пользоваться шансом не мог: энергия давно иссякла.
Роман Кириллович завалился на бок на заднем сиденье, пробовал спать. Его провожатый изредка обращался к нему, ученый не отвечал. Машина катилась вперед — туда, где война, и он на войну катился безропотно, потому что не мог остановить падение своей судьбы. Так безропотно катится под откос ребенок на трехколесном велосипеде; велосипед валится в овраг, и ребенок не может уже остановиться и подчиняется неизбежному. Так в глубоком детстве маленький Рома вылетел на своем маленьком велосипеде на край черной русской деревни, к дому ведьмы Опалихи. Лето они проводили у родственников матери, в деревне Скоморохи, в Рязанской области; в черной деревянной деревне, где колодцы и бабы с коромыслами. Взрослые мальчишки говорили, что последняя изба, стоящая уже за околицей, — это изба ведьмы, которая может заговорить, обездвижить. И мальчик боялся даже глядеть вдоль дороги, ведущей к избе ведьмы. Но однажды велосипедик его разогнался сам собой, мальчик не мог остановить велосипед, и Рома вылетел прямо к ведьминому крыльцу. Велосипед остановился, стало тихо, только слышно, как ветер метет пыль и листья; вокруг просторно и пусто, как во сне. Мальчик слез с велосипеда и поднялся по черному крыльцу; зачем шел к ведьме, сам не знал. В черных темных сенях он встал; стоял неподвижно и ждал, когда к нему выйдет ведьма. Она и вышла, худая длинная старуха. Что было дальше, Роман Кириллович не помнил, и как он попал обратно домой, не знает. Да и было ли с ним такое на самом деле, или дом ведьмы — одна из фантазий детства, которые со временем подменяют собой память, этого он тоже не знал. Но если то видение из детства — выдумка, тогда что происходит сейчас?
Все происходящее с ним — дурная выдумка; он словно внутри скверного фильма, плохо придуманного сюжета. И актеры бездарные.
Судя по тому, что машину стали часто останавливать патрули, они въехали в пригород Донецка. Ученый смотрел в окно, ожидая увидеть разрушения — и действительно, проехали три руины и много пустых блочных бараков с выбитыми окнами; но в целом — обычный некрасивый, нечистый город. Жизнь шевелится в городе, жизнь цепляется за каждый угол, высовывает нос: а я еще здесь! Вот школьники стрекочут тонкими ножками в школу, старики шлепают в магазины. Заплесневелый город. Грязь теперь долго не отмоешь, восемь лет стреляют по Донецку: труха городской застройки разлетелась по кварталам, осела несмываемой чернотой на окнах; хозяйки трут мыльными тряпками, но чернота лезет отовсюду, копоть въелась в стены домов — черная плесень войны. Почему людей не увезли отсюда, думал Роман Кириллович. Россия — огромная страна, места много. Что стоило увезти этих несчастных во Владимирскую область и дать каждому по миллиону долларов? Если жителей в этой области два миллиона человек, то государство бы истратило всего двадцать миллиардов. И никого не убили бы. И не истратили бы триллионы.
Восемь лет назад правительство страны, запустившей в соседнюю страну диверсантов, объясняло это так: а просто местные люди не хотят из своей страны уезжать. Им здесь привычнее. Вот мы для них проведем небольшую войну, немного поубиваем «укров», отодвинем границы, и русское население вздохнет свободно. Но даже на время ремонта в доме люди стараются из дома уехать — чтобы не дышать купоросом и алебастровой пылью. А война — это еще хуже ремонта. Что стоило увезти людей? Но нет, решили проводить тотальный ремонт без отселения; решили воевать пушками и танками, а население не эвакуировать. Иначе легенда «вольного города» не складывалась: ведь следует защищать обиженный русский язык — надо хоть одного носителя языка предъявить? И вот ходили детки в школу под обстрелом, и начальство Донецка искренне ярилось: как, неужели опять ребенок погиб при обстреле? Опять ручки-ножки поотрывало дитяти? Убийцы!
И украинские войска долбили по мятежному русскому городу без остановки, благо подавить их обстрелы было нельзя: французские гаубицы и английские ракеты били из шахт заводов, выстроенных вокруг города Юзовка (потом назывался Сталино, потом уже Донецк) еще в тридцатые годы прошлого века товарищем Сталиным. Это он, ненавистный душитель украинской нации и автор Голодомора, создал крепости, из которых расстреливали Донбасс. Били в упор, расстреливали мирные кварталы и знали, что стреляют в упор по мирным, но говорили: «А кто мешает им сдать город? Это же наш город — вот мы хотим его расстреливать, ну и расстреливаем. Имеем право: это же наш собственный город, наши собственные люди. Хотим — конфеты им даем, хотим — ножки им отрываем».
И мировая справедливая общественность рукоплескала этим аргументам. Знали, что ракеты попадают в больницы и жилые дома. Но цивилизация сурова: прагматика и закон не знает сантиментов. Ахим фон Арним (тот, что читал лекции по всему миру) отмахивался от такого рода демагогии. Существует принцип территориальной целостности, на который покусилась Россия. Сепаратизм наказуем! И что тут возразить? Все по закону. Новый президент Украины предусмотрительно вывез собственную семью за пределы военных действий — но, когда артист говорил о гибели чужих детей в Донецке, его профессиональные ухватки придавали облику лидера украинской нации гранитную стать. «Переговоры? Никаких переговоров! Вывести войска оккупанта немедленно! И затем мы разберемся с теми, кто предал украинские интересы! Они ответят за свой поганый русский мир! Имперцы!» Это были храбрые слова.
И когда украинская армия отбирала у сепаратистов очередной населенный пункт, украинские воины
