Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор
Клара была чистым и нравственным человеком, но дождливый день напрасных трудов измучил ее, она утратила привычную стойкую гордость. Клапан в подобных ситуациях заражал партнершу непринужденным отношением к проблеме пола: оставим сомнения за дверью этой комнаты. Война, Россия, Украина — сейчас отдохнем от забот. Естественные потребности тела не противоречат борьбе за свободу. Что это у тебя тут такое? Как расстегивается? Повернись вот так, а теперь так. Видишь, как славно получилось.
Измятая цепкими руками акварелиста, Клара Куркулис проснулась, ощущение своего использованного тела ужаснуло ее. Над ней были стеклянные глаза Клапана и бодрый голос произнес:
— Отличный вечер получился, птичка! Искусство, философия, вкусный обед, секс — чистое эпикурейство.
Клара Куркулис, чувствуя себя опозоренной, прикрывала грудь рукой, а Клапан стремительно оделся — надел яркую футболку с Микки Маусом и поверх нее спортивную куртку.
— Извини, птичка, бегу! Дела! За комнату заплачено, не беспокойся.
Глава 24
Дом ведьмы
Как и предрекал адвокат, решающим оказалось слово прокурора. Состава преступления прокурор не обнаружил; обвинение не снял, а переквалифицировал статью Уголовного кодекса.
Ученый приветствовал зал, подняв руки, сплетенные в замок — мол, держимся вместе! И зал загудел.
Заменили доверчивому старику статью «хищение» на статью «преступная халатность», и больное сердце Романа Кирилловича возликовало. Обвиняемый распрямился, пожал руку адвокату, раскланялся с судьями. Преступная халатность — это, как шепотом пояснил адвокат, совершеннейший пустяк. Ни конфискации имущества, ни штрафа, ни срока в колонии — ничего из этого Роману Кирилловичу не грозило. Ну, разве что какой-нибудь год в колонии общего режима, да и то — постараемся, чтобы условно, как интимно сообщил Роману Кирилловичу его адвокат Басистов.
— Ведь не могут вас вовсе признать невиновным? Подумайте сами.
— Как это? Я же не брал ничего.
— Деньги исчезли. Согласитесь, виноватого надо найти. А подпись на документах ваша.
— Как мне вас благодарить… Титанический труд…
— Не меня следует благодарить, но суд, — назидательно сказал адвокат Басистов.
В своем последнем слове — перед вынесением приговора следует сказать «последнее слово» — Роман Кириллович так трепетно благодарил за снятие обвинения в хищении, что иные правозащитники были разочарованы. Получалось, что Роман Кириллович совсем даже не узник совести, а так, не пойми кто. Зал суда был полон сочувствующих, иные граждане приготовили нарисованные дома плакаты с надписью «Правде рот не заткнуть». Одна дама, регулярно посещавшая подобные процессы, уже успела всплакнуть и промокала глаза платком. Дама заглянула в тетрадь, куда выписывала данные о всяком процессе, и, ознакомившись с программой представления, поведала своей соседке, что Роману Кирилловичу грозит срок до двенадцати лет. Ждали достойного зрелища. А тут, вместо ожидаемой драмы, вышел фарс.
— Скажу начистоту, я попал в это учреждение по ошибке, — говорил Роман Кириллович судьям, застенчиво улыбаясь. — Попросили заняться авангардом… И я оказался слаб. Мне нужно было устроиться на работу… — Роман Кириллович не сдержался и прибавил: — Сегодня, оглядываясь назад, думаю: зачем я польстился на такую ерунду?
С огромным облегчением Роман Кириллович поведал суду, что он не в состоянии отличить одного авангардного мастера от другого и одни квадратики от других. Причем обвиняемый зашел столь далеко, что назвал картины авангардиста Родченко мазней.
— Это не последнее слово, а какая-то эпиталама начальству, — процедил Тохтамышев, навестивший мероприятие. Джабраила Тохтамышева многие называли «совестью России» и, уж если он приехал, стало быть, ждал сенсации.
Именно последнее слово использует обвиняемый для того, чтобы бросить в лицо государству горькие упреки. Иные люди с малолетства тренируются, оттачивают стиль, делают наброски будущей речи в суде. Чтобы выслушать последнее горькое слово невинно осужденного, собралась публика в зале Басманного суда. Скорбные лица окружали Романа Кирилловича, он узнал многих. Здесь были хорошие, храбрые лица. Здесь были лица любопытствующих. Были лица профессионалов, озабоченных отчетом о происходящем. Помимо москвичей, прибыла делегация из Питера: вон, востроносый юноша с магнитофоном — он запишет, он сохранит! Мало того, из Америки прибыла дама, патронесса организации «Эмнести Интернешнл»; Роман Кириллович выделил даму среди прочей публики: на пальце американки сиял бриллиант невероятных размеров.
Опальные поэты, художники-авангардисты, непримиримые рестораторы, отчаянные правозащитники, люди жертвенные — все здесь! Из Праги приехал сотрудник «Свободы», он издавал библиотечку «последних слов», книги карманного формата в мягкой обложке. Особенно ценились экземпляры с автографами. Из Парижа прибыла грузная женщина с маленьким пенсне на толстом носу — то была переводчица писателя Жана Жене и маркиза де Сада на русский язык. Почему «Радио Свобода» — понятно, и присутствие «Эмнести Интернешнл» объяснимо, но какое отношение имеет Жене к сегодняшней ситуации в России? Ах да, он тоже претерпел от ханжества властей — за свою нетрадиционную ориентацию! Антипутинское движение всколыхнуло все слои оппозиции, протест в любой форме востребован. Прибыл известный вегетарианец-сатанист, хрупкий человек в тяжелых очках и со странным именем Цепеш. Посетители Басманного суда вникали в последнее слово обвиняемого, а тот мямлил и раболепствовал.
— Ваша честь, — говорил Роман Кириллович, каждым словом добивая доброе мнение о себе, — господа судьи! Позвольте от всего сердца поблагодарить… Выразить признательность…
Дама из «Эмнести Интернешнл» закрыла лицо руками, ее перстень сиял. Правозащитник Тохтамышев не удержался, плюнул себе под ноги. Вегетарианец-сатанист делал пометки в блокноте: собирался предать огласке позорное поведение Романа Кирилловича.
Когда в благодарственном спиче обвиняемый заявил, что с легким сердцем вернется к прежним занятиям («существуют фундаментальные проблемы России. Следует изучать культуру девятнадцатого века во всех противоречиях — славянофилов и западников, народников и просветителей, евразийцев и социалистов»), — в публике поднялось волнение, кто-то в задних рядах крикнул: «Позор!»
— Лучше отсидел бы, как приличный человек, пятерочку, — с
