Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин
Ох, простофили!.. Ох, темнота!..>
<20 июня.
Стройка идет. Уже за крышу принялись. Отправился за пилой к Жантаку, шел околицей и вижу: возле телеги Алтынкуль корову доит. При встрече со мной она всегда вся напрягается, настораживается, сразу забывает про все дела... Пройдешь мимо молча -обидится. Я подошел и сказал:
- Да возрастет твой надой!
- Пускай не возрастает. Не желаю я добра Тнымбаю, - ответила она.
- Почему ты так? Или байбише отругала?
- Кто нас не ругает? Нас для этого и создал аллах, -вздохнула Алтынкуль.
Она молода, нынче только двадцать ей исполнилось. Щеки, как яблоко. Остра на язык... Отец, бедняк, ради скота отдал дочку второй женой баю Тнымбаю. Кровавыми слезами плачет Алтынкуль. <Как счастливы должны быть те, кто выходит замуж за ровню!> - говорит она с тоской. Каждый раз умоляет, чтобы я ее избавил от ненавистного Тнымбая. Надеется, что я это сделаю. А я по глупости действительно обещал отобрать ее у бая. Что ж... неплохая была бы у меня жена. От слов своих не отказываюсь, но, боюсь, ничего не выйдет. Сейчас я занят стройкой школы. Мне предстоит учить и воспитывать детей. Разве смогу я их бросить? Женитьба моя, несомненно, повредит школьному делу. Получится точно как с Шанбаем. Он, бедняга, тоже учительствовал, потом увел у одного аулчанина жену, возник шум, и кончилось все тем, что его выгнали, а школу закрыли. Я так рисковать не могу.
Ай, бедная Алтынкуль... Смотришь на меня своими чистыми глазами с мольбой и надеждой...>
<25 июня.
Когда мы начали строить школу, баи и их прихвостни злорадно ухмылялись: <Голытьба за дело принялась. Вот потеха-то будет!>
А ведь действительно, где это до сих пор было видано, чтобы бедняки затевали дело без ведома и одобрения аульных воротил! И вот не оробели, взялись дружно и школу поставили. Не только баи, а и сами этому удивились. И весь народ тоже пораскрывал рты. А школа на славу получилась: просторная, светлая - три комнаты. Отдельно, все по совести. <Наша школа! Наши дети в ней учиться будут. Так постараемся же, бабы!> - сказала жена Тышканбая, Айшакуль, собрала всех молодух и десять дней штукатурила, мазала, белила. И вон какая она вышла белая! На солнышке так поблескивает, что глаз радуется. Прохожие и приезжие невольно оглядываются... А я так рад, что дома сидеть не могу, кусок ко рту спокойно поднести не могу, все меня тянет в новую школу. Вот приду, похожу по классам, - душа ликует, от восторга петь хочется. Да, кстати, в честь открытия школы надо вечер подготовить, концерт. Освободятся ребята от дел своих, сразу и приступлю...
Маленькую, но светлую, уютную комнатушку при школе отвели учителю. Она вся сверкает, как хорошо протертое зеркало. Вошел я сегодня, встал у окна и увидел дом Алимбая напротив. Не дом - приземистое чудище какое-то. Когда-то он спесиво возвышался над всем аулом, горделиво выпячивался, дескать, вон я какой, что еще может со мной сравниться? А теперь и смотреть-то не на что, осел весь, одряхлел, вот-вот провалится. Верно сказано: <Не кичись ростом. Нарвешься на великана - глаза закатишь!> Видно, и Алимбай это почувствовал. Недаром так часто вздыхает в последнее время...>.
1928 г.
В КОГТЯХ СМЕРТИ
Койшкары - могучий, черный, загорелый джигит -стоял на крыше землянки и пристально всматривался в черную точку, ползущую под его ногами в низине.
Точка эта то появлялась, то снова исчезала, и, наконец, на склоне перевала показался путник.
Вряд ли появился он тут случайно. С прошлого лета целые армии прошли через этот безлюдный край степи, и многое в это время тут случилось. Собственными глазами видел Койшкары и убийства, и погони, и панические бегства, и многое, многое другое.
В прошлом году он батрачил у Темира. И помнится, только привез из степи сено и стал складывать скирду, как в аул ворвались солдаты. Это был целый отряд, и остановился он возле дома Темира.
- Давай лошадей!
В ауле всполошились. Подхалимы и холуи Темира, готовые ради хозяина подставлять чужие спины под любой удар, бросились по дворам собирать лошадей. Отбирали, как водится, только бедняцких кляч -тощих и облезлых. Бедняки возмущались, а прихвостень бая - Тюебай - невозмутимо объяснял им:
- Все правильно! Байские лошади не годятся для езды. Они слишком справные. Отъелись на воле. В такую жару их с ходу запарят.
Старуха Бекена, обезумев от страха и горя, побежала за своей клячей, голося:
- Бога в вас нет! Я одинокая, беззащитная, вот вы и измываетесь! Загнали мою клячонку. Ведь в ней одни
мослы торчат. После работы еле домой приходит. Хоть на этот раз пощади-и-ите!..
Один из солдат (оказалось, он понимал по-казахски) неожиданно прислушался к воплям старухи и вдруг наставил ружье на Тюебая:
- Мы бедняцких лошадей не трогаем, - сказал он по-казахски. - Нам байских скакунов подавай! Понял? Ты, прихвостень, смотри у меня! Ну-ка, гони сюда весь байский табун! Сами будем выбирать!
И тут Тюебай так растерялся, что даже заикаться стал.
- Как вам угодно... Но мы ведь всегда так делали... Я... Я... Да как вам угодно будет.
И пригнал байский табун.
Строптивые, пугливые неуки, волоча арканы с петлей, бурей примчались в аул. Все исчезло в тучах пыли. Земля дрожала под цокотом копыт. Койшкары кружился посередине табуна, ловко закидывал аркан на одичавших лошадей, резко подтягивал его, и тогда самые сильные кони грузно оседали или даже падали наземь.
- A-а! Будь ты проклят, Койшкары! - дурным голосом кричал бай. В суматохе аркан Койшкары настиг байского любимца - мухортого иноходца. Темир в отчаянии даже глаза выкатил и ногами затопал, будто не иноходца, а его самого захлестнула петля.
- Чтоб тебя таким же арканом придушили! Чтоб ты сам на такую петлю нарвался, душегуб!! - вопила, изрыгая все проклятия на свете, толстая, как кадушка, байская байбише возле земляной печки.
Койшкары, услышав испуганный крик бая, подумал, что, пожалуй, он и в самом деле допустил оплошность, и даже уже чуточку отпустил было аркан, но тут завопила ненавистная байбише, и он от ярости даже привстал на стременах. A аркан натянул так, что мухортый иноходец захрипел, осел на задние
