Песня жаворонка - Уилла Кэсер

Он встряхнулся.

— Пожалуйста, можешь впутывать меня во что угодно, — выговорил он, краснея. — Мне на…

Он осекся.

— Боюсь, что он не поймет, — серьезно продолжала Тея. — Он будет суров к тебе.

Фред долго разглядывал белый пепел сигареты, прежде чем стряхнуть его.

— Ты имеешь в виду, он сочтет меня еще хуже, чем я есть. Да, скорее всего, я буду стоять в его глазах очень низко: негодяй пятого сорта. Но это имеет значение лишь постольку, поскольку задевает его чувства.

Тея вздохнула:

— Мы с тобой оба будем выглядеть довольно скверно. И если начистоту, мы, наверное, действительно такие, какими он нас увидит.

Оттенбург вскочил и швырнул сигарету в камин:

— Не согласен. Ты когда-нибудь была по-настоящему откровенна с этим наставником твоего детства, даже, собственно говоря, в детстве? Подумай минутку, была? Конечно, нет! Как я уже говорил, ты занималась любимым делом еще с колыбели втайне, жила своей жизнью, признаваясь себе в вещах, которые его привели бы в ужас. Ты всегда обманывала его: вплоть до того, что позволяла ему считать тебя совершенно другим человеком. Он не мог понять тогда, не может понять и сейчас. Так почему бы не пощадить себя и его?

Она покачала головой:

— Конечно, у меня были потайные мысли. Может, и у него тоже. Но я никогда еще не делала ничего такого, что сильно его расстроило бы. Я должна починить отношения с ним — насколько смогу, — чтобы начать заново. Он мне простит. Он всегда прощал. Но тебе — боюсь, нет.

— Мы с ним разберемся. Я так понимаю, ты хочешь нас познакомить?

Фред снова сел и начал рассеянно обводить узор ковра тростью.

— В худшем случае, — рассеянно заговорил он, — я думал, что, может быть, ты позволишь мне участвовать с деловой стороны, вкладываясь вместе с тобой. Ты вложишь свой талант, амбиции и тяжелый труд, а я — деньги и… что ж, ничьим добрым отношением не стоит пренебрегать, даже моим. А потом, когда дело принесет большую прибыль, мы сможем поделить ее. Твой друг-доктор и вполовину не заботился о твоем будущем так, как я.

— Он много заботился. Он не знает об этих вещах столько, сколько ты. Конечно, ты помог мне больше всех на свете, — тихо сказала Тея.

Черные часы на каминной полке пробили пять. Тея дослушала бой до конца и сказала:

— Я была бы рада твоей помощи восемь месяцев назад. Но если ты поможешь сейчас, получится, что ты меня содержишь.

— Восемь месяцев назад ты не была готова к моей помощи. — Фред наконец откинулся на спинку стула. — Ты вообще ни к чему не была готова. Ты была слишком уставшая. Слишком робкая. У тебя тонус был на нуле. Ты не могла вскакивать со стула вот так. — (Она только что встревоженно вскочила со стула и отошла к окну.) — Ты была неуклюжа и неловка. С тех пор ты доросла до собственной личности. Раньше ты постоянно конфликтовала с ней. Восемь месяцев назад ты была угрюмой маленькой трудягой и боялась выдать себя людям, то есть по случайности выглядеть или двигаться как ты сама. О тебе никто ничего не мог сказать. Голос — не инструмент, который находят в готовом виде. Голос — это личность. Он может быть огромным, как купол цирка, и банальным, как грязь. На таких тоже можно хорошо заработать, но меня они не интересуют. Прошлой зимой никто не знал толком, на что ты способна. Я угадал больше, чем кто-либо другой.

— Да, я знаю.

Тея встала у старомодного камина и протянула руки к мерцающему огню:

— Я очень многим тебе обязана, и поэтому все так сложно. Вот почему мне нужно совсем уйти от тебя. Я слишком во многом от тебя завишу. О, зависела даже прошлой зимой, в Чикаго!

Она опустилась на колени у решетки и поднесла руки ближе к углям:

— И одно ведет к другому.

Оттенбург наблюдал за ней, пока она наклонялась к огню. Его взгляд немного оживился:

— В любим случае ты не могла бы выглядеть так, как сейчас, до знакомства со мной. Ты была неуклюжей. А теперь, что бы ты ни делала, ты делаешь великолепно. И как бы ты ни плакала, ты не испортишь лицо больше, чем на десять минут. Оно тут же возвращается в норму, вопреки тебе. Только с тех пор как узнала меня, ты позволила себе быть красивой.

Она отвернулась, не вставая. Фред порывисто продолжал:

— О, ты можешь отвернуться от меня, Тея, ты можешь отнять у меня свою красоту! Все равно… — Его порыв угас, и он отступил. — Как ты могла так на меня ополчиться после всего! — вздохнул он.

— Я не ополчаюсь. Но когда ты сам с собой договаривался обойти меня таким образом, ты вряд ли думал обо мне хорошо. Не могу понять, как ты выдержал до конца, когда я была так легкодоступна и все обстоятельства способствовали.

Ее поза на корточках у камина стала угрожающей. Фред поднялся, Тея тоже встала.

— Нет, — сказал он, — сейчас я никак не смогу тебе это объяснить. Может быть, потом ты поймешь лучше. Прежде всего, я честно не мог представить, что слова, формальности значат для тебя так много.

Фред говорил с отчаянием преступника, все же чующего за собой какую-то долю моральной правоты.

— Предположим, ты бы вышла замуж за своего кондуктора и жила бы с ним год за годом, и при этом тебе было бы на него плевать — он волновал бы тебя еще меньше, чем доктор или Харшаньи. Полагаю, для тебя это было бы вполне нормально, ведь подобные отношения считаются приличными. А мне такое омерзительно!

Он быстро обошел комнату и, поскольку Тея продолжала стоять, пододвинул для нее к камину громоздкое кресло.

— Тея, сядь и послушай меня минутку.

Он начал мерить шагами пространство от каминного коврика до окна и обратно, а она послушно села.

— Разве ты не знаешь, что большинство людей в мире вообще не личности? У них никогда не бывает собственных идей или переживаний. Девушки вместе учатся в пансионе, дебютируют в один и тот же сезон, танцуют на одних и тех же балах, скопом выходят замуж, рожают детей примерно в одно время, разом отправляют их учиться, и так человеческий урожай возобновляется. Такие женщины знают о реальности форм, через которые проходят, не больше, чем о войнах, даты которых вызубрили в школе. Самый личный опыт они черпают из