Карл Любезный - Владимир Васильевич Москалев

— Таков мой первый королевский приказ! — заявил он сестре и Пьеру де Боже. — Ведь из Реймса я поеду уже с короной на голове.

Супруги ничего не имели против.

Выехав из замка и вытянувшись вдоль правого берега Луары, королевский поезд направился в сторону Блуа. Впереди, вооруженные протазанами, швейцарские рекруты в красных камзолах и шляпах с белым пером, за ними конные трубачи, королевские гвардейцы впереди и позади экипажа, в котором сидят четырехлетняя принцесса Маргарита Австрийская, семилетняя принцесса Луиза Савойская и их гувернантки. По обе стороны экипажа, на пять — семь шагов впереди — члены королевского семейства, все на лошадях. Юный Карл — левее, рядом с ним Вержи и Рибейрак; на обоих — короткое, облегающее тело, платье светло-зеленого и темно-голубого цветов. На Карле — синий, подбитый мехом горностая, короткий плащ с желтыми лилиями, на голове берет с красным пером. Голубой цвет — главный символ Пресвятой Девы; оглядев придворных, можно с уверенностью сказать, что они об этом никогда не забывали. На многих дамах вокруг талии пояс — знак ордена Подпоясанных дам, установленного год назад. Белые лошади — а их восемь, запряженных в экипаж, — покрыты золочеными и серебристыми попонами.

Когда проехали уже порядочно, Рибейрак, поглядев на Карла, не мог не воскликнуть, да так, что все, сидящие в экипаже, дружно повернули головы в его сторону и осенили себя крестным знамением:

— Ну вот, теперь у нас будет король! Чтоб мне довелось поцеловать черта в зад, если не так!

— Ох и воняет же у него, наверное, в этом месте, — захохотал Карл.

— У него? Черта с два! Да будет вам известно, сир, черти чище людей, во всяком случае, они всегда следят за собой. Душу одного рыцаря, ужасного богохульника, убитого в сражении при Нанси, черти отказались утащить в пекло, потому что из-под доспехов у него шел невообразимый смрад. Богу такой подарок тоже был не нужен. Надо полагать, душа бедняги до сих пор мечется в чистилище: и в раю, и в аду она без надобности, ибо не может очиститься от грехов и перестать вонять. И если бы такой смердящий только один. Увы! Их тьма!

— Откуда тебе известно, Филипп, что черти — такие чистюли? — с улыбкой повернулся к другу Этьен.

— Очень просто: я беседую с этой братией по ночам. Один шепнул мне как-то, что каждый из них моет в день по два раза свой зад — утром и вечером. А вот небезызвестная всем Норада Беро, восьмидесятилетняя нянька маленького герцога Орлеанского, этой процедуре уделяла внимание раз в три дня. Вероятно, в таких же правилах она воспитала своего подопечного, для которого сегодня как раз наступил один из этих трех дней, последний.

Анна наморщила лоб и, прикусив губу, опустила взгляд. В ее власти было наказать насмешника, и она непременно сделала бы это, окажись на месте Рибейрака кто-либо иной. Но это был Рибейрак, и Анна все прощала ему. Зато на него набросилась, как всегда, Катрин:

— Филипп, научишься ты держать в узде свой длинный язык? Все же речь идет не о приятеле, а об особе королевской крови, и кое-кому твои шутки могут быть неприятны.

Рибейрак невозмутимо обернулся в седле:

— Коли так, я и словом не обмолвлюсь больше о сем предмете, клянусь нижним бельем моей крошки Катрин! Помнится, оно розового цвета.

Катрин покосилась на своего любовника:

— Как, негодный! У тебя завелась еще одна красотка с моим именем?

— С чего ты взяла? Клянусь котлом, в котором варятся грешники, я верен тебе одной!

— В этот котел ты и угодишь! Разве ты забыл, что я не выношу розовый цвет?

— В самом деле? — манерно удивился Рибейрак. — Вот незадача, как же это я не заметил. Ну, стало быть, мне это приснилось. Не поверишь, моя дорогая, мне порою снятся весьма причудливые сны.

Анна от души рассмеялась. Рибейрак не преминул отреагировать на это:

— Клянусь прелестями самой красивой из ведьм, с которой я когда-нибудь окажусь в одной постели, улыбка сестры его величества Карла Восьмого идет ей гораздо больше, нежели насупленные брови и опущенные уголки губ. Улыбайтесь чаще, мадам графиня, ваша красота от этого только выиграет, чтоб мне довелось обниматься с худшим из чертей преисподней!

Анна, не гася улыбки, ласково смотрела на Рибейрака. Тот подъехал ближе к приятелю.

— Этьен! Только что я видел улыбку, милее которой мне видеть не доводилось. Жаль, что она предназначалась мне одному.

— Что же удивительного, если тебе улыбалась твоя Катрин.

— В том-то и дело, что это была не она.

— Кто же?

— Твоя возлюбленная графиня, Анна де Боже! Вот если бы тебе она так улыбнулась! Но это случится, обязательно случится, чтоб мне не обнять больше мою Катрин!

Словно почувствовав на себе взгляд Этьена, Анна, занятая беседой с подругой, резко повернула голову. Какое-то время они смотрели друг на друга, потом улыбнулись…

— Полюбуйся, Этьен, — внезапно закричал Карл, хватая фаворита за рукав, — это гуси! Я никогда не видел их так близко. — И он вытянул руку в сторону стада гусей, застывших с вытянутыми шеями и удивленными голубыми глазами в радужной оболочке.

Они проезжали в это время близ одной из деревушек, примостившейся на косогоре неподалеку от Блуа. Пастух, разинув рот, с прутом в руке, удивленным взглядом провожал королевскийкортеж — нарядный, оживленный, со знаменами, с герольдами и трубачами.

Глава 16

КЛИН КЛИНОМ

Чуть больше десяти дней продолжалось путешествие с ночевками в домах богатых горожан, в замках, в открытом поле. Наконец подъехали к Реймсу, старинному городу, где короновались франкские короли, исключая Гуго Капета, его сына Роберта и праправнука Гуго, Людовика Толстого. Народ встретил будущего короля бурным изъявлением верноподданнических чувств; дорогу, по которой двигался кортеж, устлали цветами, ветками жасмина и розмарина; женщины и мужчины надели лучшие свои одежды; ребятишки стремились попасть в первые ряды, чтобы увидеть юного короля и его сестру, которая правила государством. А она пытливо озиралась вокруг и не видела того, кого так хотела увидеть уже у самых ворот. Оставалась еще слабая надежда на то, что принц попросту опаздывает или уже ждет близ собора, быть может, во дворце архиепископа или в доме городского старшины. Но рухнула надежда, когда ей доложили, что герцог Орлеанский не