Наваждение. Тотемская быль - Александр Владимирович Быков
Блюдо шанег, поставец оладий,
Бочку квасу и гривну для запасу».
Аленка из окна увидела, как ряженые смеются над свекровью, выскочила на крыльцо и громко запела, почти закричала:
«На дворе черти, в огороде черви,
А охальникам в Новый год,
Всех подарков – осиновый гроб,
Кол да могила, да ободрана кобыла».
– Эй, хозяйка, да ты не одна! – закричал главный заводила, – ну что же, кто что пожелает, тому тем и воздастся. Поехали, робя, дальше, пирог не забудьте, эх, – махнул рукой, – погнали по снежному полю гулять на просторе!
Ватага вывалилась со двора, села в сани и с улюлюканьем, словно дикая охота, понеслась прочь из Павлецова.
– Ты пошто имя нечистого поминала? – строго спросила Маринка сноху, отряхивая с подола снег, – или не знаешь, сегодня вся нечисть озорует?
– Отчего же, знаю, я и сама до замужества немало колядовать ходила. У нас на Усть-Печеньге нахалов с такой прибауткой выпроваживали, чтобы неповадно было хозяев срамить.
– Что-то нехорошо мне после твоих слов, – грустно сказала Маринка, – а вдруг нечистый услышал, что колядовщик пожелал, и возвернется нам все это.
– Ну что ты, мат ушка, это же присказка такая.
– Худая присказка, кол да могила знаешь когда бывают?
– Не думала.
– Когда умрет кто не своей смертью и хоронить его под крестом нельзя.
– Да ладно тебе, вон наши мужики возвращаются!
На дороге и вправду показались сани Шиховых. Дружина с Федором везли подарки к Рождеству: Маринке плат узорный, Аленке – серьги червчаты[10], одинцы[11] серебряные.
Молодая, сияя от радости, тут же забыла про все мужнины обиды и после ужина уединилась с ним в горенке.
Казалось, мир и покой вернулись в дом Шиховых вместе с рождественским весельем. В горенке Аленка достала из сундука новую вышитую рубаху и протянула ее мужу.
– Носи на здоровье, не жалуйся, узорочье дивное, старопропрежнее, мне бабка узоры показала. Смотри, Федор, всадник – это солнце небесное, крестики вокруг – земля наша, а птицы по сторонам, это павы, они счастье приносят. Мне бабка еще когда говаривала: «Пока паву не вышьешь, замуж не выйдешь». Меня и сосватали, видать, раньше времени. А теперь я для тебя паву вышила, и все у нас будет с добром.
– Верно ли говоришь? – озадаченно спросил Федор.
– Святая правда, птицы-павы, они счастье приносят. Ребеночка хочу скорее тебе зачать.
Федор положил подарок на стол и обнял жену.
– Лучинку туши скорее, – шепнула она.
– Сам знаю, – негромко ответил Федор.
– Пришла коляда, отворяй ворота, свистящим хриплым взволнованным шепотом пробормотал он, раздвигая жене колени.
* * *
Зря надеялась Аленка Шихова, что неприятности минутся. Ничего-то. Все осталось как есть. С мужем по-прежнему ни то ни сё. С вечера вроде они как люди возлежат на супружеском ложе, а как до дела дойдет – одни напасти. Начинает Федор протягивать руки, касается тела Аленки, и вдруг, как подменяют мужа, ослабнет весь, отвернется и сразу спать. Утром чуть свет разбудит ее, приладится, только бы да давай, и снова никак! Напасть, одним словом.
Никогда такого с Федором не было. Мужик день ото дня становился все мрачнее, переживал. Аленка льнет к нему, и все напрасно. Не кричит петух ни на вечерней, ни на утреней заре, едва-едва кокочет да чуть подскакивает. Что в этом толку?
– Может, тебе, Федюша, к знахарке сходить? – сказала как-то поутру мужу Аленка.
– Из-за тебя это, блядища! – заорал в ответ муж, – что я скажу, что бес меня сглазил, потому как ему моя жонка по нраву пришлась?
– Не шуми, Федюша, нет его больше, с Рождества не бывал, а теперь уж Крещение наступило.
– Что с того, что не бывал, тут он, я его нутром чую, как приступлюсь к тебе, он словно бы рядом, будто глядит из-за спины и подзуживает: «Ну-ка, Федя, не оплошай». И как раз в самую ту пору, когда весь напор. Ну у меня от этих его советов дух вон, все падает, как у старца древнего.
– Значит, он в тебя вселился тепереча? – всплеснула руками Аленка.
– Уймись, сучья порода, пока не запорол ненароком.
– Я что, Феденька, я только спросила.
В конце января отправился Федор в Тотьму. Там, в ближней деревне, на Усолье знахарка жила, лечила все недуги солью и травами, сказывали, мертвых подымала. Слава о ней шла далеко за пределы уезда, с Устьянских волостей приезжали и с Кокшеньги.
Федор вошел в избу, перекрестился.
– Что скажешь, молодец – красавец? – спросила знахарка.
– Я вот, – Федор замялся, – приятель просил узнать, не можно ли как беде помочь.
– А что с ним?
– С жонкой сладу дать не может.
– И впрямь что ли? Ни с одной?
– Не знаю, со своей законной так точно.
– Эх, паря, поди назад, скажи своему приятелю, что в Тотьме у моста через овраг девка стоит, вся из себя, белым бела, ланиты румянами изукрашены, и телом изобильна. Все при ней. Подойдешь, скажешь, что, мол, знахарка послала. Она знает, что делать надо.
– А коли я ее не застану?
– А ты подожди, она придет, она там ежедень бывает.
Сломя голову Федор погнал в город, добежал до моста через овраг, огляделся. На той стороне, ближе к пристани, стоят две бабы, смеются. Федор подошел, спросил робко: Я от знахарки.
Бабы в ответ захохотали:
– Тебе, парень, Глашка нужна, так ее тут сейчас нетути, с утра бывала, с кем-то сговорилась поди. Ты не тушуйся, приходи позжее. Часа через два, вдруг угадаешь!
И вправду, через два часа на том самом месте Федор увидел дородную девицу с ярко накрашенными щеками.
– Я от знахарки.
– Два алтына[12] с тебя.
– За что?
– За то… Иди следом.
Девка, покачивая бедрами, пошла вниз к реке, где теснились одна к одной бани тотемских жителей. Остановилась у одной избушки, завлекательно моргнула Федору:
– Заходи.
Он вошел в предбанник, было тепло.
– Раздевайся, показывай, что у тебя.
– Да, собственно, ничего, как у всех.
– Скидывай порты.
Федор развязал веревку у гашника, спустил штаны, остался в одном исподнем.
– Чего медлишь, баня выстынет, и мне недосуг, сказала, обнажайся и побыстрее.
Федор снял исподнее, крест.
– Иди в парную, ложись на полок.
Федор переступил порог парной, телу стало жарко, выступил пот. Он присел на лавку у полка. Глашка появилась очень скоро: большая, дебелая, безо всякой одежды. Федя охнул от нахлынувших чувств, тут же захотел видеть себя прежним сильным мужиком.
Глашка схватила его за причинное место, сжала в ладони. Федор ощутил
