Карл Любезный - Владимир Васильевич Москалев

корона, таким образом, стала вдвойне недосягаемой для молодого герцога. Его переполняли ненависть и злоба к дофину, что не могло не отразиться на его отношениях с членами семейства старого короля, в частности, с его дочерью Анной. Он не считал ее красавицей, не мог заставить себя даже искренне улыбнуться ей, поэтому был скорее возмущен, нежели удивлен там фактом, что она, как ему доложили и как то следовало из ее нескольких писем ему, влюблена в него. Но он не собирался влюбляться, он запретил себе это, считая невозможным любить ее и в то же время пытаться сжить со свету ее брата. Надо выбрать что-то одно. И он выбрал престол, путь к которому, помимо Карла, стала заслонять его сестра.

Настроив себя, таким образом, против Анны и желая показать ей, насколько она ему безразлична, принц предался откровенному разврату, тем более что королю вздумалось вдруг женить его на своей уродливой дочери. Что ему оставалось, в самом деле, если перед ним два таких барьера; третий — сам Людовик? Но вот у этого последнего подломилась ножка, за ней другая — и вот он готов рухнуть! Анна уже не берется в расчет, стало быть, остается один и, слава богу, он еще мал и часто болеет, а потому государству нужен регент. Но кому же им быть, как не первому принцу крови! А там недалеко и до трона. И герцог Орлеанский предвкушал победу, которая достанется ему таким легким путем. Отныне он — державный правитель, и дофин — очень скоро король — будет делать так, как захочет регент. Отныне? Но старый король еще жив. Что ж, осталось совсем недолго подождать, врачи говорят, всего несколько дней. Может быть, даже часов. Черт возьми, это даже хорошо, что старик еще жив: сейчас он объявит свою последнюю волю, и все услышат, что регентом король назначает своего троюродного брата, герцога Людовика Орлеанского.

И он с волнением ждал этих слов, в нетерпении поглядывая на короля и в то же время окидывая победным взором лица родственников и придворных, — смотрят ли они на него, понимают ли, в чьих руках с минуты на минуту окажется власть?

Король давно уже повернул голову и теперь глядел на всех по очереди, словно прощаясь. Но губы сомкнуты. Что же он не открывает их? Почему молчит? Должен же он, пока в сознании, объявить во всеуслышание последнюю волю!

Никто не двигался. Все молча ждали, казалось, даже перестали дышать. Но вот еще мгновение, и герцог вздрогнул: губы короля зашевелились, рот раскрылся… Сейчас! Всего один миг остался, каких-то несколько секунд…

И в гнетущей тишине король твердым, уверенным голосом произнес, остановив теплый взгляд на дочери, которую всегда любил больше всех:

— Ухожу из жизни и оставляю королевство сыну Карлу как моему наследнику. Но он пока мал, а потому при нем должен быть опекун, точнее, регент, которому юный король вверит бразды правления государством вплоть до достижения им возраста двадцати лет. Регентом назначаю Анну Французскую, графиню де Боже. Помогать в делах ей будет супруг. Приказываю слушать мою дочь во всем как опекуншу миропомазанника Божьего. Сие предлагаю вписать в бумаги, дабы подтвердить, что такова последняя воля короля Франции Людовика Одиннадцатого, и объявил он ее, пребывая в здравом уме и твердой памяти.

Клирик, стоящий по правую сторону священника у изголовья больного короля, заскрипел пером.

Двор заволновался. Многие возмущенно зароптали, в особенности друзья герцога, почувствовавшие себя обманутыми в своих ожиданиях, и его более или менее постоянные любовницы.

Людовик покосился на них с подушек; уголки губ его чуть приподнялись.

Герцога Орлеанского качнуло. Кровь отлила с вытянутого лица, будто ему разом вскрыли вены на руках. Он в растерянности хлопал глазами, в изумлении глядя на короля.

— Но, сир, как же так?.. — с трудом, не сводя широко раскрытых глаз с умирающего монарха, выдавил он наконец. — Этого не должно быть. Согласно салическому закону, женщинам запрещено управлять королевством…

Людовик перевел на него взгляд и сощурил глаза:

— Что, кузен, скользнула власть вьюном меж пальцев, да и уплыла? Куда, не догадываешься? Я скажу тебе: ты потерял ее в городских борделях.

— Но я первый принц крови! — побагровел герцог. — И я имею полное право…

— Тебе не править королевством, Орлеан. Для этого у тебя недостанет ума.

— Полагаете, кузен, ваша дочь справится с этим лучше?

— Свои ошибки ей не придется искать в чужих постелях.

— Это несправедливо! Незаконно! — вновь попытался отстоять свои позиции герцог, но осекся: к нему, повинуясь взгляду короля, подошел епископ Турский.

— Сие сказано королем Французским публично и обсуждению не подлежит, ибо произнесено было пред иконой Господа нашего, являющего собою светоч мира и разума.

Герцог замолчал, не решаясь более прекословить, и, опустив взгляд, безотчетно сделал шаг назад.

Все взоры устремились на Анну де Боже. А она стояла — гордая, бесстрашная, с высоко поднятой головой, — и ни один мускул не дрогнул на ее лице; только ноздри широко раздувались и ярко блестели глаза. Рядом, держа сестру за руку, стоял Карл. Он был доволен. Слава богу, лишили власти этого противного герцога с его наглой, самодовольной рожей. Вместо него — родная сестра! И он еще крепче сжал ей руку. Она поглядела на брата и слегка, краешками губ, улыбнулась ему.

Людовик поманил дочь пальцем.

— Смотри, как после Тристана они подняли головы, — прошептал он, кивнув на придворных. — Воспрянули духом. Но пусть не распускают перья: остался еще Оливье… Впрочем, едва меня не станет, конец и ему. Ты побереги его… отошли куда-нибудь.

Анна выпрямилась. Людовик подозвал придворных. Те подошли, раболепно уставились на умирающего короля… на его губы. Все, что скажет — нерушимо и свято, ибо подтверждено будет святыми отцами пред ликом Спасителя. На герцога Орлеанского никто не смотрел, он словно исчез из зала; почувствовав себя лишним, он, наморщив лоб, не спеша сделал еще шаг назад и в сторону.

Глаза Людовика забегали по лицам стоящих перед ним в молчании людей.

— Жан де Бурбон, де Пьен, де Век, Сен-Пьер, Дезэссар… служите моему сыну так же, как служили мне. Вы всегда были хорошими слугами короны; может быть, я не успел отметить кого-либо из вас по заслугам, — тогда это сделает за меня король. Он же возьмет к себе новых слуг, моложе вас, это неизбежно; смотрите же, дабы те не воровали и не давали государю дурных советов. Крюссоль, Ланнуа, Руо… держите своих солдат в повиновении и бейте врага нещадно, дабы не покушался на границы королевства… — Он обвел прощальным взором остальных и,