Княгиня Ольга - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Думая об этом, Торлейв не обратил внимания на троих бородачей, однажды утром явившихся к Станибору. В гриднице пылал очаг, горели глиняные светильники на столах. Гриди налегали на утреннюю кашу, стоял обычный негромкий гул… и вдруг раздался глухой удар падения чего-то тяжелого. Торлейв вскинул глаза и выронил ложку: посреди гридницы стояла Дединка, у ног ее перекатывалась упавшая из рук кринка, а глаза были прикованы к кому-то возле двери. Даже в полумраке было видно, как она изменилась в лице. Торлейв невольно привстал, и в этот миг Дединка сорвалась с места, подбежала к каким-то незнакомым мужикам, что мялись у входа, неуверенно озираясь, и упала на грудь самому рослому. Изумленный Торлейв поднялся на ноги, чтобы лучше видеть: незнакомый бородатый мужик зрелых лет обнял Дединку, что-то говорил ей, она взволнованно отвечала. Многие в гриднице перестали есть, наблюдая за этой странной встречей. Ключница Хлина подошла ближе, Дединка обернулась к ней, и стало видно, что на лице у нее блестят слезы, но выглядела она скорее обрадованной, чем огорченной.
Все разъяснилось, когда явился князь.
– Здорово табе, Станибор, – сказал ему тот бородач, когда все трое подошли и поклонились.
Выговор у него был точно как у Дединки. Мимоходом Торлейв отметил, как забавно они смотрятся, выстроившись в ряд: один был очень высок, второй среднего роста, третий низкого. Дединка топталась немного в стороне, но так, чтобы слышать весь разговор.
– К тебе мы прибыли от гнезда нашего, из Былемиря города, с Оки-реки. Я, Доброван, Завалишин сын, со мной Городислав, Кривули сын, да Злобка, Буряев сын. Прибыли мы к тебе просить, чтоб отдал нам нашу таль: сестричаду мою Дедомиру, Изведову дочь, да Хотимира, Городислава сынка. Привезли дары от нашего рода, чтобы была меж нами дружба.
– Отдать вашу таль? – Станибор удивился. – Мы же на три зимы договаривались, разве вышел срок?
– Это зима будет третья, – отвечал Доброван, неуверенно мявший шапку в руках. – Да ведь если до конца ее ждать… девка, сестричада моя, и без того совсем взрослая, коли в эту зиму ее замуж не выдать, то кто ж ее потом возьмет?
Торлейв перебрался как мог ближе, чтобы не упустить ни слова из этой важной беседы. Эти мужики – родичи Дединки, Доброван – ее вуй, и они хотят забрать ее домой! Для нее это была, разумеется, радостная новость, но в душе Торлейва она вызвала и радость, и горечь, и он, скрывая собственное волнение, напряженно наблюдал за собеседниками.
– Коли дело только в этом, – Станибор ухмыльнулся, – так мы ей здесь мужа сыщем. У меня отроков вон сколько! Унезор! – крикнул он в дальний конец гридницы, и парень обернулся. – Вот для нее чем не жених? Сам княжеского рода… хоть с матерью не повезло.
Торлейв стиснул зубы, стараясь не перемениться в лице. При этих словах он ощутил даже более горячее желание сойтись с Унезором в поединке, чем то, с каким Унезор приступал к нему. Не может быть, чтобы Станибор и правда этого хотел! Но шутка была глупая, и Торлейв негодовал про себя. Даже оскорбительная: Дединка, уже потому, что ее выбрали в таль, была хорошего рода, а Унезор – сын рабыни.
– За кого ей идти, то ее родне решать, – рассудительно сказал Доброван. – А вот тебе дары от всего нашего сродья.
Трое отроков, стоявших до того позади старцев, подошли и выложили подарки: две связки куньих шкурок, две бобровых и лисьих, тонкое беленое полотно на сорочки. Станибор вопросительно взглянул на Равдана, но Равдан в это время смотрел на Торлейва, и в лице воеводы отражалось тайное беспокойство. Потом он перевел взгляд на князя и слегка кивнул, показывая глазами на дары.
– За подарки благодарю вас, – сказал Станибор. – Где вы пристали?
– На гостевом дворе, у Ерстена Топора.
– Ступайте отдохните, а вечером ко мне на ужин жду, тогда еще поговорим.
Поклонившись, оковские старейшины удалились, Дединка убежала вслед за ними. Торлейв с трудом заставил себя вернуться к каше, будто это происшествие его ничуть не занимает. Но с тем же успехом его сейчас можно было накормить мхом; доев и дождавшись, чтобы Станибор занялся другими делами, Торлейв мигнул своим бережатым, и все четверо, взяв кожухи, покинули гридницу.
Перед этим целый сутки шел снег, мелкий, но густой. Теперь, когда рассвело, Торлейв мысленно охнул, увидев заново выбеленный мир. Каждая веточка, большая и малая, обзавелась пушистой горностаевой шкуркой. В рассеянном полусумеречном свете зимнего дня белое от снеговых туч небо было точно того же цвета, что и заснеженная земля. Весь мир обернулся горностаем, белым и пушистым. От этого светлело на душе, но все же, шагая через княжий двор и по улицам Свинческа, Торлейв чувствовал себя так, будто идет через какой-то волшебный край. Снегопад утих, но если порывом ветра сбрасывало снег с какой-нибудь крыши, он падал на людей крупными кусками, залепляя лицо.
Гостиных дворов в Свинческе имелось несколько – торговцы-варяги когда-то были его первыми и главными обитателями. Рассказывали, что все прочее поселение возникло вокруг стана варяжских купцов. Держали дворы бывшие торговые люди, которым возраст и здоровье уже не позволяли долгие поездки. Таким же был и Херстейн Топор. Когда-то он с товарами останавливался на этом же гостином дворе, которым тогда владел Тьодрек Осень, потом женился на его дочери и сам стал хозяином после смерти тестя. Гостиный двор, как и другие такие же, не пустовал никогда: заморские торговцы приезжали летом, славяне – зимой, а в пору распутицы кто-нибудь пережидал здесь, пока будет можно отправиться в путь. Херстейн варил пиво и ставил мед, бочками сбывая товар постояльцам, и многие жители Свинческа захаживали выпить кружку-другую и потолковать о делах. Здесь же останавливались гости из Хольмгарда, с которыми Торлейв приехал, и он уже был здесь.
Люди из Хольмгарда, Пскова и Ладоги давно уехали – сразу, как только выпало довольно снега для езды на санях. Жили здесь кое-кто из кривичей и голяди, приезжавшие зимой по своим делам, и для вятичей – троих старейшин и десятка отроков, для их саней и лошадей нашлось место. Выглядел гостевой дом Херстейна Топора так же, как любой ему подобный от Ладоги до Чернигова: длинное бревенчатое здание под высокой крышей, с очагами на полу, обложенными камнем, со спальными помостами и полатями поверх них. Для хранения товаров выделялось место в клетях под замком. Сам
