Моя стая-семья и не только - Евгения Кимовна Романенко
─ Евгения, вы чем занимаетесь? Я уже минут пять за вами наблюдаю!
─ Я, тут, ну… извините! ─ стою, мямлю что-то. ─ Ой, подождите, вот он опять выскочил!
─ Кто?
Начальник подобрался, закрутил головой:
─ Где рация, тревожная кнопка?
─ Да, нет, скорпион какой-то недоразвитый опять пробежал. Я его уже минут пятнадцать сфоткать хочу.
Говорю, а сама вниз гляжу, ищу, куда эта зараза недоделанная убежала.
─ Евгения, вы в своём уме?
Я поднимаю на него глаза, а передо мной стоит шестидесятилетний мальчик с круглыми от ужаса глазами и побелевшими губами.
─ Шеф, пойдёмте, покурим!
И, обнаглев, беру его за руку и веду в курилку. У каждого есть свой страх, даже у полковников в отставке.
Жаль, что не удалось снять этого бегуна. Очень уж быстро бегает. Выговор я свой, конечно, получила, но пока на словах. За дело ─ охрана прозевала приезд начальника! Шутка ли?
Всё равно я попробую сфоткать это что-то! Если оно ещё прибежит. Обзавожусь новыми знакомыми на работе. Обещаю руками без надобности не брать[7].
Спасти Чёрного
Три часа ночи, завтра на работу, но мне не спится. Соседка Таня на утро вызвала отловку на своего пса. Чёрный, молодой двухлетний кобель, полукровка малинуа с овчаркой, пришёлся не ко двору.
Его привёз муж, после смерти кобеля немецкой овчарки Рояла. Чёрному было уже полтора года, почти взрослый. Это он так считал. И вёл себя соответственно. Он помнил людей, что предали его. Но он был благодарен людям, давшим ему, как он думал, новую семью.
Но Таня не приняла Чёрного. Нет, она кормила его, варила ему каши, следила за тем, чтоб у него была свежая вода. Но душа и сердце для Чёрного у неё были закрыты.
Я иногда заходила к ней попить чайку. Чёрный относился ко мне, как к другу его хозяев. Когда он только появился, я попыталась с ним подружиться. Друзьями мы стали. Причём дружба была такая: я тебя знаю, ты друг моих хозяев. Ну, ладно, погладь, если хочется.
И вот я узнаю, что утром за Чёрным приедет отловка. За что? Почему? Забрать двухлетнего пса я не могу. Кузьма соперника не примет. А в борьбе ─ проиграет. Слишком мал, да и стар. А Кузьму я люблю больше. Возникнут проблемы.
За окном уже светло, скоро на работу. А я сижу и думаю, как спасти Чёрного? Отловка ─ это смерть.
* * *
Как приятно, светло, тепло и радостно на душе, когда не ошибаешься в людях. Чёрного забрал сосед по даче, Кайрат. Увёз в Алма-Ату. Ездила по делам в Алма-Ату, заехала к маме. Сосед, что забрал Чёрного, живёт не очень далеко ─ в Боралдае, это пригород, километров двадцать от города.
Позвонила узнать, как налаживаются у них отношения. Чёрный ─ пёс неласковый, да и люди у него из доверия вышли. Сложно с ним.
Сосед, недолго думая:
─ Жди, сейчас приеду. Сама всё увидишь.
В Боралдай мы не ехали ─ летели! У Чёрного огромный вольер, где он носится только днём. Шикарная будка с комнатой и верандой. Нет, смех смехом, но у неё и впрямь есть сени, где он может лежать в непогоду или жару, и тёплая, уютная комната для сна. А вот отношения сложные.
─ Жень, понимаешь, он неласковый. Нет, он не рычит, не пытается укусить, когда дети и мы с женой его гладим. Он становится как камень. Даже, кажется, дышать перестаёт. Как охранник ─ золото! Ночью выпускаю его, так уже даже местная алкашня старается проползать мимо по пластунски.
С ним, видимо всерьёз занимались. Он знает все команды, выполняет беспрекословно. Кроме одной: «Дай лапу!», хотя вижу, что знает. Немного поднимет и тут же опускает.
─ Кайрат, он у вас меньше недели. Дайте ему привыкнуть. Он молодой, умный, ему просто надо вспомнить, что это такое ─ верить в людскую любовь.
Айша накрыла стол, мы пили чай, курили и глядели на Чёрного. Меня к себе на погладушки он не подпустил. Вернее, отошёл подальше от прутьев вольера и молча улёгся. Впервые встречаю собаку, с таким чувством собственного достоинства. А меня-то он знал. Но я ─ его прошлая жизнь, и возвращаться он к ней не хотел.
─ Кайрат, видишь, для Чёрного прошлого не существует. Меня он вычеркнул из своей нынешней жизни. Но он не кинулся, не зарычал, не укусил! Он вежливо ушёл.
─ Наверно, Женя, помнит о том, что ты его не обижала, там.
С улицы прибежали дети Кайрата и, прокричав «Здравствуйте», прямым ходом, прошмыгнули к Чёрному в вольер. Да, правду сказал Кайрат, неласков Чёрный. Но маленькая Ботагоз и старший Нурбулат не обращали на угрюмость пса внимания.
Усевшись на порожке, Ботагоз обняла за шею пса, и они с братом что-то начали ему рассказывать по казахски. Чёрный даже хвостом не вильнул, но не вырывался и внимательно слушал детский галдёж.
─ Вот так, всё время!
─ За детей не боишься? ─ я спросила, так, на всякий случай.
─ Вот, не поверишь. Если бы начал пресмыкаться, тогда бы опасался. Трусливая собака ─ опасная собака.
Многие могут не согласиться, но это правда. И не от подлости или злобы цапнет, а от страха.
От встречи осталось двоякое чувство. Радость за Чёрного: он обрёл любящих людей. Но найдётся ли та слезинка, что растопит лёд недоверия в его сердце? Недоверия к людям. Дай Господь и небеса, чтоб у семьи Кайрата хватило терпения и любви для этого угрюмого пса ─ Чёрного!
Дана
Я хочу написать о короткой, но яркой жизни дочери моей любимой немецкой овчарки Скарлетт ─ Дане.
Родилась она и её братики аккурат в День пограничника, 28 мая. И по иронии судьбы, Дана попала служить на границу. Везти её пришлось поездом, в тамбуре вагона. Ходили в то время у нас старые вагоны с тамбурами для курения.
Ехать больше суток. На улице март, в тамбуре сквозняк, холодный ветер задувает со всех щелей. Хоть я и оплатила место в купе для Даны, соседи и проводник оказались против соседства с собакой. А Дана, хоть и было ей восемь месяцев, девочка крупная и строгая, как её мама Скарлетт. С чужими всякие уси-пуси не терпела. Пришлось нам ехать в тамбуре.
Как полагается настоящему бойцу, Дана, стойко переносила невзгоды ещё не начавшейся военной
