Моя стая-семья и не только - Евгения Кимовна Романенко
Как Умка перенес эту боль? Ни разу не рявкнул, не пытался укусить. Он молча лежал и терпел, пока мы с бабулей мазали его мазями от ожогов, пока заливали в него отвары и молоко из спринцовки. Утром, на новой Аслановской «Волге», мы привезли его в ветеринарный пункт. И безжалостно-равнодушные руки начали его тискать, как кусок сырого мяса. Умка молчал! Я хлюпала носом, а бабуля, моя интеллигентная бабуля, любительница искусства, вдруг выдала такое словосочетание! Я у деда Васи такого не слышала!
Забрав Умку, мы на «Волге» убыли домой. Два месяца Умка приходил в себя. Жил у нас дома, подружился с другими домочадцами. Умка оброс новой белоснежной, нереально кудрявой шерстью. Лапки зажили, а вот ушки укоротились. Наверно, по поводу ушек Умка переживал меньше всего.
Наступила весна и Умка ушёл на улицу. Просто ушёл. Он снова бегал с нами, ребятнёй, в «догонялки», он по-прежнему ходил в магазин с бабушками.
Умка прожил больше двадцати лет. Он даже успел понянчить моего сына. Когда мне было девятнадцать, в коляске лежал мой сын, а Умка лежал всегда рядом, присматривал. Уже старый, но по-прежнему чуткий охранник и нянька. Но при всём этом Умка так и остался уличным псом ─ ничейным и всехним!
Двадцать лет жизни ─ в две строки не уложиться! Это как нужно прожить? Иногда и про одну жизнь рассказать нечего. А иногда и листа не хватает.
Лечение коньяком
Ни одно животное, жившее или живущее в нашем дворе, не создавало столько проблем как Прим. Вот как пришёл с проблемами, так с ними и живёт.
Пришёл с ошейником, под которым мухи устроили питомник. Проглотил сосиску вместе с кулинарной шпажкой. Выжил после операции, но обзавёлся последствиями. После наркоза начались приступы судорог. Не постоянно, не всегда, но когда это случается ─ это всегда неожиданно и страшно. А вдруг такое случится, когда меня нет дома?
Когда у него случаются приступы, он просто падает, голова бьётся об пол, тело сводит судорогой и Прим становится как каменный. Когда это случилось первый раз, я чуть не сошла с ума от ужаса. Что делать? Куда ехать, ведь наши клиники работают только до восьми. Вот тогда я и накапала ему первый раз корвалола ─ помогло. Судороги прекратились, одеревенелость прошла. Когда прямые как палка, и такие же твёрдые лапы корёжит судорога ─ это очень страшно. Накапаешь хоть что-нибудь! Авось, поможет.
Помогло один раз. Сегодня не помогло! Моя истерика и паника ситуацию не улучшили. Клиники закрыты, в Алма-Ату везти ─ денег нет. От безысходности накапала ему коньяка. Вроде помогло. Во всяком случае, судороги прекратились. Лежит, как Буратино, деревянный, но голова уже не бьётся об поверхность.
Как долго мы так протянем? Главное, чтоб очередной приступ у Прима не случился, когда меня нет дома. Помочь ему будет некому. Стая будет сочувственно кружить рядом, но толку-то? И даже если я две зарплаты отдам на МРТ, то на операцию денег нет. Да и какая операция? Он её не перенесёт.
Мы с Примом будем жить! На корвалоле, коньяке, и что там ещё есть ─ будем жить. Кстати, после коньяка у Прима ремиссия на пару недель была. Может, вместо лекарств, надо коньячком запасаться?
Проводы на работу
Кузьма Олегович ─ только так его называют наши соседки. Кузьма всю жизнь пас и охранял с Олегом наше маленькое стадо коз. Когда умер Олег, и я продала коз, Кузьма начал охранять меня. Он ежедневно ходит провожать меня на остановку. Но одни проводы были особенными.
После ухода Олега и продажи коз стоянка, где я работала, закрылась. На второй платили, но даже по нашим меркам ─ мышкины слёзки. Я начала искать работу. Нашла! На птицеферме. Зарплата обалдеть ─ сто пятьдесят тенге в месяц. Я с двух стоянок столько не получала. Дозвонилась, договорилась. У них развозка. Забирают работников своим транспортом, а после работы развозят обратно.
Середина ноября. На развозку надо идти к шести утра, за пять километров. И я пошла. Мне была нужна работа! Ночью началась буря. К утру пошёл дождь со снегом. Замёрзшие дождинки секли лицо, руки, а штормовой ветер загонял всё это под одежду.
Кузьма вышел из калитки впереди меня, показывая, что меня одну он не отпустит. Мы шли с ним, под порывами шквального ветра, под секущими льдинками. Останавливались, чтоб я обобрала налипший лёд на лапах Кузьмы.
Команду «Домой!» Кузьма знал превосходно. Но тогда я могла сорвать голос, перекрикивая вой ветра, гоня его домой. Кузьма отходил, а потом снова оказывался рядом.
Мы уже минут двадцать леденели на месте, где меня должна была забрать развозка. И тут звонят: кто-то там не выйдет и надо пройти туда-то. А это ещё пару километров! В другое время, я, может быть, и рискнула на этот марафон. Но не в этот раз. Возле меня, прижавшись к ноге, сидит пёс, обледеневший, замёрзший, но желающий убедится, что я уеду!
Ну, и на фига такая ферма, что не может забрать сотрудников рядом с домом? Мой родной Кузя, надеюсь, он простит меня за эту авантюру с работой. Пойдём домой. Греться.
Ничего и никого не боюсь. Но в то раннее утро ─ с бураном, дождём, снегом, пять километров по степной дороге, без Кузьмы, было бы страшновато!
Хотя Кузьма ─ странный пёсель! Когда у меня проблемы со спиной, то вот его спина ─ обопрись, чтобы сесть на корточки, разогнуть спину и встать. Но когда у меня всё нормально, можно сорвать голос ─ не докличешься! Не подойдёт засранец, как не симулируй.
Но в то раннее буранное утро Кузьма был со мной. О нём можно написать много историй. Хотя он достоин романа.
Скарлетт и Найка
Как Скарлетт, моя незабвенная немецкая овчарка, появилась в моей жизни, я уже писала. А сейчас хочу написать, как появилась Найка (не путать с Айкой!).
В цветочный магазин, где я тогда работала, зашла женщина. Через две недели Новый Год, а на улице мокрый снег с дождём, грязь и слякоть. Светло-бежевое пальто женщины извазюкано грязными потёками, макияж размазан по лицу, в руках то ли крыса, то ли серая кошка. Оказалось,
