Моя стая-семья и не только - Евгения Кимовна Романенко
Серёжка, что отводил Гая в конюшню, рассказал, что коня трясло так, что повод у него дрожал в руках. А когда Серёга завёл Гая в денник и расседлал, тот сразу лёг.
Меня отправили домой, а чтоб я не вернулась, тренер другой группы отвёз меня на машине. И всё рассказал моим маме, бабушке и прабабушке.
Что дома началось! Меня посадили под домашний арест. Но разве можно удержать ребёнка, который «болеет» лошадьми? Я сбежала на ипподром, к своему Гаю. Но Гая в деннике я не увидела. Его перевезли в ветбокс и собирались отправить на мясо, если через пару дней он не встанет на ноги. Гай не вставал после того случая.
Дома со мной случилась истерика, первая и, надеюсь, последняя. Милая моя прабабушка Дуня, Евдокия Михайловна, с того времени, как бабуля забрала её из деревни с Урала, старалась не вмешиваться в моё воспитание. Но тут не смолчала:
─ Ну, нечё на девку орать-то. Давай-ка, милая, рёвом-то не поможешь. Поехали, коняку посмотрим. Спаситель он твой ─ помни! И вы, девоньки, давайте собирайтесь.
Вот такой делегацией мы и появились в ветблоке. Баба Дуня осмотрела, пощупала все четыре ноги Гая, кряхтя, встала на колени и долго слушала дыхание жеребца. Потом о чём-то бесконечно долго разговаривала с ветврачом.
Я сидела с Гаем, пользуясь тем, что про меня забыли. Гладила его по морде, целовала такие добрые губы и вытирала крупные слёзы. Гай знал, что его ждёт.
Заглянула баба Дуня:
─ Всё, чё надо делать, я лекарю сказала. А ты растирай ему ноги и заставь его встать. Домой сама приедешь.
Что уж насоветовала старая ведунья врачу ─ не знаю, но Гай поднялся. Он ещё два года учил неумёх верховой езде. В память о нём над мамиными дверями висит его подкова. Прошло почти полвека, дом претерпел перестройку, но подкова висит.
Вот такой рассказ о моём друге из племени лошадей. Которых я люблю, как и собак.
Неповторяемые
Те, кто хоть раз, лечил своих питомцев, меня поймут.
Прим ─ симулянт! Простуженный, на правах больного, даже по нужде не выходит на улицу. Лежит под одеялом, храпит, сопит, делает вид, что помирает. Но стоит мне отвернуться, заняться по-настоящему больной Ряшкой, он сладко засыпает.
Ну уж нет, манипулировать собой я не позволю. Любовь — любовью, но совесть иметь надо! Тем более, на улице резко потеплело. С минус двадцать до минус десять.
Выцарапать из одеял тушку Прима весом в одиннадцать кило ─ это для меня подвиг. Все его четыре лапы, хвост и даже уши цепляются за простынь, подушку, а в зубах намертво зажато одеяло. Запыхавшись чуть ли не до астматического приступа, я решила пойти другим путём.
Увидев у меня в руках шприц, Прим молниеносно ретировался под кровать. Даже одеяло забыл, шельмец, выплюнуть. Так с ним и полез!
А уж из-под кровати я его, с помощью швабры и «такой-то матери», вытащила без труда.
─ Всё, малыш, лафа закончилась. Давай, подыши свежим воздухом!
Прим, обмякнув в моих руках как кисель, тяжко вздыхает: игра проиграна.
Мы остаёмся с Ряшей вдвоём. Семья скоблится в двери, волнуются. Ряшке уже лучше. Пока ей можно только бульон и капельницы. Да, и, конечно, отвары трав. А вот с последними уже возникли проблемы. Ряшка сжимает челюсти до зубовного скрежета.
─ Ряша, девочка, надо!
Челюсти сжаты, в глазах бьётся:
─ Мамочка, может, не надо? Ну не люблю я траву, мне бы мяска! Хоть кусочек!
Сходимся на компромиссе. Сегодня ─ травки, завтра ─ мяско. Конечно, можно было просто насильно разжать челюсти, или влить шприцом между губой и зубами. Вчера так и делала. Сегодня Ряшка уже бунтует. Приходится договариваться, чтобы не терять доверия.
Ряшка, девчужина уличная, по туалетным делам рвётся на улицу. Я представляю, как страдает её гордость, но пока ─ нет! Это не симулянт Прим, Ряшка реально простужена. Но Ряшка намертво замерла у дверей на улицу. Гордость превыше телесных немочей! Уже темно, немного похолодало, но Ряша настырно стоит у входных дверей.
─ Ряшечка, девочка, давай ты завтра на улице оправишься! А сегодня как-нибудь на пелёнку сходишь.
Нет, стоит, скулит, жмётся.
─ Ладно, пошли, но на пять минут!
Открываю двери.
Да пять минут ─ это только для встречи со стаей! Бедной Ряшке не дают ступить и шагу. Лизушки, обнимашки и даже рычалки! Выпустили девицу из темницы! Девице бы по своим делам сбегать, а здесь вся семья сопереживает.
Надо выручать Ряшку, тем более, сейчас на холоде ей находиться нельзя.
─ Так, стая, брек! Завтра будете любиться!
Слово «брек» ─ это не команда, не просьба, это что-то последнее, самое последнее, после чего нет возврата. Я не люблю этого слова, моя семья тоже. Но иногда мне приходится его применять. Нет, ни разу это слово не было применено с насилием. Но почему-то даже козы сразу слушались.
Ряшка спокойно, сделав свои дела, пришла домой. Семья, обнюхав её с морды до хвоста, убедившись, что всё нормально, доверили мне её здоровье и жизнь.
Каждый раз я снова и снова учусь. Учусь пониманию своих животных. С животными никогда не бывает ремикса. Они ─ неповторяемые.
Кера и Афина
Я устроилась ещё на одну работу, в охрану: нужно накопить денег на вакцинацию, чипирование и оформление ветеринарных паспортов на всех в моей семье-стае. В идеале ─ ещё на стерилизацию некоторых особей.
И неожиданно на новой работе я встретила собаку, необычайно похожую на мою незабвенную немецкую овчарку Скарлетт! А началось всё банально: знакомство с территорией, идём с начальником охраны, он мне как гид. Всё мне показывает: «Посмотрите налево, посмотрите направо, а здесь у нас собаки». Нет, никудышний из меня охранник, если при виде собак мне уже ничто не интересно!
Собак двое. Одна ─ огромная, шоколадного цвета, старая уставшая дворняга, Афина, посаженная на цепь. Зачем, шеф объяснил: дерётся с молодой овчаркой, специально купленной для охраны. Овчарка ─ в вольере.
─ Вы только не пытайтесь её гладить: хоть и молодая, но злюка, покусает!
Ну, нет, так нет, со стороны погляжу, знакомиться то всё равно надо.
На прутья вольера кинулось чудовище! Она не лаяла, она задыхалась от злобного хрипа. Совсем юная, месяцев десять. Что надо было
