Папирус. Изобретение книг в Древнем мире - Ирене Вальехо

Стонешь ты в тесном кругу и места многолюдные хвалишь

…………………………………..

«Несчастная, что ж я

Сделала, скажешь, чего я хотела?» – как будешь в обиде.

Помни – свернуться должна, лишь устанет, пресытясь, любовник.

…………………………………..

После ж, руками толпы захватана, станешь ты грязной.

За этими шутливыми эротическими метафорами скрывается радикальная перемена в отношении к чтению. На рубеже нашей эры в Римской империи появляется новый адресат книги: анонимный читатель. Сегодня как-то печально издавать книгу, зная, что ее прочтут только друзья и родственники, но для римских авторов это было привычнее, надежнее и удобнее всего. Стирание границ, принятие того факта, что любой за пригоршню динариев может проникнуть в сокровенные мысли и чувства автора, стало для многих травмирующим опытом вроде публичного обнажения.

Послание Горация возвещает конец аристократической монополии на книги. И выражает крайнее недоверие к незнакомой, даже плебейской публике, не понимающей прежних отношений «автор – читатель», далекой во времени и пространстве. Гораций стращает непокорную книжицу позорной долей:

Непросвещенную моль молчаливо кормить будешь, или,

…………………………………..

сковав, тебя вышлют в Илерду [современная Лерида]

…………………………………..

будешь ребят обучать ты

Чтенью в предместьях глухих.

Если только распущенный экземпляр не будет вести себя прилично и не останется дома среди порядочных людей, он подвергнется ужасному поруганию: станет школьным учебником или – что хуже – войдет в библиотеку какого-нибудь неотесанного испанца.

Прямо противоположна горациевской открытая и демократичная позиция Марциала. Сам он родился еще дальше Илерды, в кельтиберийском Бильбилисе (нынешний Калатаюд), и потому был лишен предрассудков насчет провинциалов. Начиналась новая эпоха: больше не надо было обивать пороги богатеев, чтобы получить доступ к книгам. Марциалу и его приятелям-книготорговцам это точно пришлось по душе.

Книготорговец

Продавать книги опасно

16

Хелен родилась в семье эмигрантов. Ее отец, скромный портной, добывал билеты в филадельфийские театры в обмен на сшитые им рубашки. Поэтому в разгар американской Великой депрессии Хелен могла позволить себе устроиться в потертом кресле партера и следить, как в зале гаснет свет и поднимается над сценой занавес. Сердце ее в темноте скакало галопом, как бешеный конь. В двадцать лет она получила небольшую стипендию и поселилась на Манхэттене, мечтая стать писательницей. Десятилетиями скиталась по грязным квартиркам с ломаной мебелью и тараканами на кухне и никогда не знала заранее, сможет ли оплатить аренду за следующий месяц. Перебивалась телевизионными сценариями и дюжинами писала пьесы, которые никто не хотел ставить.

Однако ее лучшее произведение писалось медленно – целых двадцать лет, – незаметно для нее самой и совершенно непривычным образом. Однажды Хелен наткнулась на крошечную рекламу книжной лавки в Лондоне, специализирующейся на редких книгах. Осенью 1949 года она впервые заказала книгу в этой лавке, расположенной по адресу Чаринг-Кросс-Роуд, 84. Книги, вполне доступные благодаря разнице курсов фунта и доллара, потекли через океан и стали оседать в квартирках Хелен, в ящиках из-под апельсинов, служивших полками.

С самого начала Хелен завела привычку посылать в лавку не просто скучный список заказов и деньги. Она писала, как приятно было распаковать посылку, гладить мягкие, кремового цвета страницы; смешно описывала разочарование, если книга не отвечала ожиданиям; рассказывала о впечатлениях, о финансовых трудностях, о причудах – «обожаю подержанные книги, открывающиеся сами по себе на странице, которую чаще всего перечитывал прежний владелец». Хозяин лавки по имени Фрэнк отвечал поначалу слегка чопорным тоном, но со временем расслабился и потеплел к заокеанской клиентке. Однажды в декабре на Чаринг-Кросс-Роуд пришла рождественская посылка от Хелен с подарками для работников лавки. В посылке были консервы, ветчина и другие продукты, которые в голодной послевоенной Англии можно было достать только на черном рынке. Весной Хелен заказала Фрэнку антологию «несопливой» любовной поэзии, чтобы читать на свежем воздухе, в Центральном парке.

Самое удивительное в этих письмах – то, что ясно проглядывает в них сквозь умолчание. Фрэнк никогда об этом не говорит, но совершенно ясно, что он просто с ног сбивается, ездит черт знает куда и обшаривает каждый сантиметр выставляемых на продажу частных библиотек в поисках самых прекрасных книг для Хелен. Она отвечает новыми посылками, новыми забавными признаниями, новыми срочными заказами. Безмолвное волнение, невыговоренное желание пропитывают эту деловую, не личную (Фрэнк делает копию каждого письма Хелен для архива магазинчика) переписку. Бегут годы, пересекают Атлантику книги. Фрэнк, человек женатый, наблюдает, как две его дочери оставляют позади детство и отрочество. Хелен, вечно на мели, по-прежнему кормится телевизионными сценариями. Они обмениваются подарками, заказами, словами, все более редкими. Они выработали собственный сентиментальный язык, уклончивый, пересыпанный остроумными фразами, замалчивающими любовь.

Хелен всегда говорила, что поедет в Лондон – и в магазинчик на Чаринг-Кросс-Роуд, – как только накопит денег на билеты, но плохо оплачиваемое писательство, расходы на лечение зубов и постоянные переезды лето за летом заставляли ее откладывать встречу. Фрэнк – в неизменно джентльменском тоне – сетовал, что среди толп американских туристов, хлынувших в Англию на волне популярности «Битлз», нет Хелен. В 1969 году он внезапно скончался от острого перитонита. Его вдова написала Хелен несколько строк: «Мне не стыдно признаться, что иногда я очень ревновала к вам». Хелен собрала вместе всю их переписку с Фрэнком и опубликовала в виде книги. И тогда на нее обрушился оглушительный успех, чуравшийся ее все эти годы. «Чаринг-Кросс-Роуд, 84» мгновенно стала культовой книгой, основой для театральных постановок и экранизаций. Десятилетиями Хелен Ханфф писала никому не нужные пьесы и вдруг завоевала сцену произведением, которое вообще не предназначалось для театра. На гонорар от книги она наконец смогла купить билет в Лондон, но было слишком поздно: Фрэнк умер, а лавка «Маркс и К°» закрылась.

В переписке Хелен и ее доверенного книготорговца содержится только половина их истории. Вторая половина – в книгах, которые он искал для нее; ведь подобрать и вручить человеку книгу – важный жест внимания, понимания, близости.

Книги не полностью утратили ту первоначальную ценность, что имели в Древнем Риме, – тонкую способность размечать карты дружбы и любви. Когда какие-то страницы трогают нас, первым делом мы рассказываем о них любимому человеку. Даря роман или поэтический сборник кому-то, нам небезразличному, мы знаем, что его мнение о книге отразится на нас. Если друг вкладывает книгу нам в руки, мы стараемся уловить в тексте его вкусы и мысли, удивляемся подчеркнутой строке, ищем в ней себя, заводим личный разговор со словом, глубже вникаем в его тайны. Ждем, что из океана букв вынырнет бутылка с посланием для нас.