Папирус. Изобретение книг в Древнем мире - Ирене Вальехо

Читатель – богач, писатель – бедняк

9

В Риме доступ к книгам определялся прежде всего связями. Древние выработали особое сообщество познания, полностью зависевшее от того, кто с кем был знаком.

Античная литература не знала ни рынка, ни индустрии в современном понимании. Книги циркулировали благодаря дружеским контактам и переписчикам. В эпоху частных библиотек, если богатый человек хотел заполучить старинную книгу, он одалживал ее у приятеля (буде такой приятель находился) и заказывал копию у переписчика в мастерской либо давал соответствующий приказ собственному рабу. Что касается книжных новинок, то их обычно дарили. Издательств не существовало, и когда автор завершал книгу, он просто заказывал определенное количество копий, а потом раздавал. Успех произведения зависел от широты и весомости круга знакомых, коллег и клиентов, готовых его прочесть – из теплых чувств к автору или из чувства долга. Рассказывают, один богатый оратор по имени Регул сделал тысячу копий ужасного текста, повествующего о смерти его сына. Плиний язвительно замечает, что книга казалась скорее рассказом ребенка, чем рассказом о ребенке. Регул разослал копии по всей Италии и провинциям. Мало того, он связался с несколькими декурионами (командирами отряда из десяти солдат) римских легионов и заплатил им, чтобы они выбрали солдат с хорошо поставленными голосами и устроили публичные чтения его труда – этакие театрализованные декламации – в разных частях империи. Распространение и продвижение литературы осуществлялись писателем – если он, как Регул, мог себе это позволить, – или его аристократическими покровителями – если он был иноземным оборванцем, что случалось чаще.

Разумеется, всегда находились люди, которые желали прочесть новую книгу, но не были знакомы с автором и, следовательно, не входили в его списки раздачи. В подобных обстоятельствах оставалось только обращаться к тому, кто в список входил, и делать копию с его экземпляра. Как только автор начинал «распространять» свое произведение, оно становилось общественным достоянием, и любой имел право воспроизводить его. Латинский глагол, который мы сегодня переводим как «издавать» – edere, – на самом деле значил что-то вроде «отдать» или «покинуть». Словом, оставить книгу на произвол судьбы. Ничего даже отдаленно похожего на авторские права или копирайт не существовало. Из всех взаимодействовавших с книгой какую-то построчную оплату получал только переписчик (да и то если не был домашним рабом) – как сегодня получают за страницу те, кто делает ксерокопии.

Доктор Сэмюэл Джонсон, великий английский литератор эпохи Просвещения, утверждал, что люди – кроме разве что совсем уж безнадежных болванов – пишут всегда по одной-единственной причине: ради денег. Вряд ли все древние авторы поголовно были безнадежными болванами, но все они совершенно точно знали, что никакой надежды заработать продажей своих книг нет. В I веке эпиграммист Марциал сетовал: «Лишь задаром для всех эти страницы милы». С самого прибытия в Рим этот уроженец города Бильбилиса, что в современном Арагоне, понял, что литература не приносит прибыли даже успешным авторам. В одном из текстов он рассказывает, как какой-то незнакомый богатей подбежал к нему на улице в страшном возбуждении, тыча пальцем, как сегодня повел бы себя любитель делать селфи со знаменитостями, и спросил: «Ты ли, ты ль Марциал, тот самый, чьи остроты и шутки всякий знает?» А потом добавил: «Что же плащ у тебя так плох?» – «Видно, плохой поэт я», – отвечал Марциал. Вот в кого мы, арагонцы, такие остроумные.

Зачем тогда тот же Цицерон стремился публиковать речи и трактаты? Чтобы иметь больше общественного и политического влияния, приумножать славу, формировать имидж, точно знать, что друзья – и враги – осведомлены о его успехах. Чего-то подобного – известности, одобрения, похвалы – добивались меценаты, содержавшие талантливых бедных писателей. Книги формировали или укрепляли чей-то престиж. Литература свободно и добровольно, в качестве подарка или заимствования, переходила из одних заинтересованных рук в другие, тем самым обозначая культурную элиту – небольшую группу богатых, в которую за творческие заслуги принимали (и брали под крыло) и простолюдинов, и рабов. Вне этой группы и у читателей, и у писателей шансов было мало.

Своими истоками римская литература обязана угнетенным иноземцам, но по прошествии некоторого времени начали робко подавать голос отдельные коренные римляне – правда, писали они пока только прозу и только на серьезные темы вроде истории, войны, права, земледелия или нравственности. Цицерон и Цезарь – наиболее известные фигуры первого республиканского поколения авторов-римлян из хороших семей. В отличие от греческих рабов, они были гражданами – просто еще немножечко писали. Причем на серьезные темы. Чужеземцу вряд ли разрешили бы разглагольствовать о законах или патрицианских обычаях, а римлянину, с другой стороны, было негоже заниматься поэзией – как если бы в наши дни глава какого-нибудь государства увлекался сочинением поп-хитов.

Поэтому довольно долго существовали две параллельные литературы. С одной стороны, стихи, которые греки – рабы или вольноотпущенные – сочиняли на радость образованным покровителям; с другой – любительские тексты (всегда в прозе) уважаемых граждан. «Поэзия не в чести, и того, кто посвящает себя ей, клеймят попрошайкой», – писал Катон Старший. С тех пор дурная слава преследует поэтов, артистов, музыкантов и художников – от Караваджо до Ван Гога, от Шекспира и Сервантеса до Жана Жене.

Полноправные римские граждане могли, если желали, заниматься литературой и искусством – но только от случая к случаю и уж точно не получая за это денег. Писательство считалось малопристойным заработком. Прибыль моментально очерняла знания. Даже самые сложные, требующие огромной учености профессии – архитектор, врач, преподаватель – были уделом низших классов. Работа школьного учителя считалась совсем скромной и малопрестижной – ею занимались в основном рабы и вольноотпущенные. «Начинал с темных дел», – замечает Тацит об одном выскочке, который в юности занимался этим сомнительным ремеслом. Патриции и аристократы ценили культуру, но презирали учительство. Парадокс: получение знаний приветствовалось, а передача их порицалась.

Кто бы мог подумать, что в эпоху Великой цифровой революции возобладает древнее аристократическое представление о культуре как времяпрепровождении для любителей? Мы постоянно слышим старую песенку: писатели, драматурги, музыканты, актеры, кинематографисты должны найти себе нормально оплачиваемую работу, а искусству посвящать досуг. В неолиберальном мире, опутанном виртуальными сетями, – точно так же, как в рабовладельческом, разделенном на классы Риме, – творчеству якобы полагается быть бесплатным.

10

В привилегированной вселенной высшего общества, где начала приживаться культура, встречались и женщины – собирательницы книг. Из писем Цицерона мы узнаем о Цереллии, страстной читательнице и владелице философской библиотеки. Эта богатая патрицианка каким-то образом – возможно,