Вечный Китай. Полная история великой цивилизации - Адриано Мадаро
В залитых солнцем и продуваемых ветрами долинах виднеются маленькие деревушки фермеров-пастухов. Последние. Дальше будут только пастухи. Вот и последние дома из песка и глины с соломенными крышами, даже дворы огорожены глиняными стенами, и из глины же дымят трубы. Перед мужскими жилищами стоят другие небольшие круглые постройки из земли – это овчарни. А рядом круглые силосные ямы для сена, когда оно еще не разложено на крыше слой за слоем, образуя мягкий колпак, защищающий от мороза.
И наконец, торжественная прерия, бесконечный пейзаж, какой бывает только в кошмарах. Часы проходят без сюрпризов и признаков жизни. По крайней мере так кажется. Это всего лишь необъятный фиолетовый горизонт. В конце этого горизонта мир вполне мог бы закончиться. И это было бы даже логично. Предсказуемо. Пустота вызывает чувство смешанной тоски. Небо и земля. И больше ничего. И мы теряемся в этом безлюдье, где ветер танцует в унисон с тишиной и где трудно определить расстояние на глаз. Вон те маленькие холмы, наверное, километрах в десяти? Нет, – смеется гид, – больше шестидесяти, и объясняет, что это обман чистого воздуха на высоте 1600 метров и абсолютное отсутствие точки отсчета. Я остаюсь практически безмолвен. Хоть бы дерево какое встретилось, но нет. Ничего.
И тогда, внутри этой огромной пустоты, понимаешь, как эти отчаянные люди решили однажды спуститься в долину, грабя и убивая всех на своем пути. Прерия – великая школа выживания. В наших краях говорили, что эти ужасные варвары пришли из Глубокого Тартара, места столь же страшного, как ад. В начале XIII века они забрались так далеко, что достигли ворот Вены, наводя ужас на христианский мир.
«Монголы, – писал Лев Нарбонский[226] епископу Бордо в том мрачном веке, – это бесчеловечные люди, чей закон – беззаконие, они – гнев и орудие божественной кары; они опустошают огромные земли, передвигаясь подобно зверям и истребляя железом и огнем все на своем пути». И в заключение он сказал: «Они союзники Антихриста».
Не менее свирепыми, согласно мнению летописцев того времени, были и женщины. Священник и историк Фома Сплитский (1200–1268 годы, священник, историк, далматинский летописец) утверждал, что они проявляли особую жестокость по отношению к девушкам. Стоило им заметить красавицу, как тут же обнажались сабли, и несчастная погибала. Тех же, кого они считали пригодными для услужения, уродовали, нанося шрамы на лица и обрезая носы, а затем отправляли в рабство.
Однако эти ужасающие описания контрастируют с более объективными свидетельствами редких западных путешественников, которым посчастливилось пересечь эти земли в те годы. Все они восхваляли великолепную организацию монгольского государства, мудрое правление ханов и честность простых людей.
Францисканский монах Иоанн де Плано Карпини, посланный папой Иннокентием IV в 1242 году с визитом к Великому хану, писал, что «тартары гораздо более послушны своим начальникам, чем другие народы мира, редко спорят на словах и никогда не доходят до драки. Войны, стычки и увечья среди них неизвестны». Сам Марко Поло несколько десятилетий спустя отмечал, что Хубилай-хан повелел раздавать зерно и другие припасы всем бедным семьям, особенно многодетным.
А что же сейчас? Даже в Монголии время не стоит на месте. И все же, оказавшись в уютных войлочных юртах пастушеской бригады – цели нашего путешествия, убеждаешься, что некоторые средневековые описания по-прежнему актуальны. Юрта, или гэр, строится так же, как и в былые времена: переплетение разноцветных деревянных реек образует круглый каркас, покрытый войлоком. Внутри, как и тогда, на деревянном полу лежат ковры, посередине стоит железная печь, а постели набиты сырой шерстью и мехами. Единственный предмет мебели – ярко раскрашенный сундук для одежды.
И вот я, словно перенесшись на три, пять, семь веков назад, сижу в кругу своих спутников перед низкими столиками с прокисшим чаем и мисочками, полными прогорклого масла и пшена, слушая новости от бригадира. До ближайшего города более ста километров, до границы – столько же, и так проходит каждый день: кто-то отправляется проверять табуны лошадей или верблюдов, кто-то пасет стада овец и коз, кто-то собирает навоз, который зимой будет единственным топливом в безлесной степи.
До 1949 года этим уездом правила княжеская семья, на протяжении двадцати трех поколений ведущая род от брата великого монгольского императора Чингисхана, на печати которого была выгравирована повелительная фраза: «Бог на небе, Хаган[227] – власть Бога на земле. Так он назначает императора человечества».
Другая дорога ведет в Улантугар – деревню XVIII века, сохранившую свой облик до наших дней. Здесь стоит дом, в котором когда-то жил местный дворянин, теперь превращенный в неказистую столовую с четырьмя большими круглыми столами. По другую сторону двора расположен такой же маленький павильон, а по бокам – еще два здания, некогда служившие домами для наложниц и родственников. С северной стороны примостились две скромные лачуги, ныне используемые как кухни и хозяйственные постройки. Все огорожено стенами. За ними сразу открывается просторный двор, в центре которого возвышается храм лам. Вокруг простирается бескрайняя желтая прерия. Закат наступает неспешно, но ледяной вечер врывается внезапно. В вышине белеет луна, а над далеким горизонтом разворачивается великолепное звездное буйство.
Здесь угощают знаменитым «монгольским горшком»: каждый окунает в кипящий на углях в латунной супнице посреди стола бульон кусочки мяса, овощи, сушеные сыры и загадочные ягоды. Все едят вместе, черпая из общего котла. Электричества нет, трапеза проходит при свечах.
Спать в палатке – это нечто особенное. Тишина прерии столь же таинственна, как и ночь со всеми ее звездами. В четыре утра начинает греметь пушка. «Буумм!» – и палатка содрогается. Канонада заунывная, непрерывная, с интервалом в несколько минут. Чугунные печки погасли, и в палатке становится невыносимо холодно. А пушка все продолжает стрелять. Гид переходит от палатки к палатке, успокаивая нас: «Это всего лишь военные учения, а не война».
Пушечная стрельба не стихает до самого рассвета. Тогда солнце расцветает, словно огромная азалия, и из темноты проступают ласточкины крыши Улантугара, сверкает эмаль храмов, а в закрытых залах смеются огромные золотые деревянные Будды.
Тибет
Лхаса, на краю небес
Аэропорт расположен на правом берегу Брахмапутры, которая здесь, в Тибете, зовется Цангпо[228]. Когда самолет снижается меж заснеженных вершин, слегка кружится
