Путеводитель по Средневековью: Мир глазами ученых, шпионов, купцов и паломников - Энтони Бейл
Вокруг дворца разбит парк, где на лугах резвились олени и «всякие другие красивые звери»[150]. «На лугах травы много; дороги все мощеные и подняты на два локтя; нет там грязи, и дождевая вода на них никогда не застаивается, но, разливаясь по лугам, удобряет почву, и травы оттого много»[151].
От «дворца на север, на один выстрел из лука» устроен рукотворный холм высотой 100 шагов (около 75 м) [ «а в округе тысячу»]. Этот холм служил хану дендрарием. Поло сообщает: «Когда кто великому хану расскажет о каком-нибудь красивом дереве, он приказывает вырыть то дерево с корнями и с землей и на слонах привезти к тому холму; как бы велико ни было дерево, его привозят»[152]. Холм, названный «Зеленым», весь покрыт «самыми красивыми в свете деревами»[153], и они «всегда в зелени, никогда не бывают без листьев»[154]. Некоторые утверждают, что холм этот «великий хан приказал покрыть лазуриком»[155], чтобы сделать вечнозеленым. Великий хан «устроил все это, чтобы было на что порадоваться»[156] – ради впечатляющего вида на Императорский город, доступного для всех, кто способен его узреть. Вокруг холмов для увеселения хана были сооружены рыбные садки и каналы с лебедями и прочими водоплавающими птицами. Неоднократно бывавшего при дворе и видевшего все собственными глазами Поло мало интересовала природа, он ценил хитроумные механизмы и устройства. С его точки зрения, путешествовать означало примечать новые технические средства и чудеса и рассказывать обо всем том, чего нельзя увидеть на родине.
В северной части нового монгольского города стояли Барабанная и Колокольная башни, возведенные в 1272 году, при Хубилае. Барабанная башня ритмичным боем, от которого ее несколько этажей начинали вибрировать, возвещала наступление нового дня. Колокольная же башня подавала сигнал на закате, после которого в городе начинался неофициальный комендантский час. Эти сооружения – высокие, многоярусные, замысловато украшенные – своим внушительным видом и доносившимся до самых окраин звуком способствовали поддержанию порядка, служили источником точного времени и напоминали о власти монгольского правителя над жизнью Ханбалыка и его обитателей.
Рассказ Поло необычен и важен, поскольку содержит и краткое описание города вне императорских покоев. Население заново спроектированного Ханбалыка, согласно Поло, переместилось туда – за исключением людей, питавших мятежные намерения, – из старого города. Общая протяженность зубчатых стен достигала почти 40 км. Планировка внутри правильного квадрата представляла собой сетку пересекавшихся под прямым углом широких улиц, на манер шахматной доски. Дворцы, гостиницы и городские усадьбы занимали участки определенного размера, у каждого такого сооружения был свой внутренний двор (Поло описывает характерные для старого Пекина хутуны). В целом город, по словам Поло, спланирован с таким изяществом и мастерством, что просто невозможно рассказать о нем так, как он того достоин. В его рассказе о Ханбалыке слышится лишь восхищение могуществом великого хана и порядками в этом неописуемом месте.
Несмотря на близость к хану, Поло обращался к западной аудитории, делясь своим самостоятельно добытым «экспертным» знанием. Его рассказ о Ханбалыке содержит неточные, но яркие воспоминания. Статус столичного города, стоящего на пересечении торговых путей, отражает, по мнению Поло, то количество местных «грешниц, мирских, значит, жен, что за деньги людям служат»[157]. Поло уверяет, что в пригородах Ханбалыка скрытно жили не менее 20 000 работниц секс-индустрии, и «все они заняты, потому что каждый день многое множество купцов и иностранцев приходит и уходит»[158]. Более того, они не платили налоги, вместо того обслуживая чиновников. Поло (купец, иностранец и служащий великого хана) вполне мог знать все это по собственному опыту.
Через несколько поколений Императорский город вошел в легенду. Джон Мандевиль обобщил представления европейцев о Ханбалыке, опирающиеся, в свою очередь, на описание Одорико Порденоне после трехлетнего там пребывания (в 1320-х гг.). Мандевиль называет ханскую столицу Кадом (Cadom, искаженное «Даду»). Город, по его сведениям, имеет стены (с двенадцатью воротами) общей протяженностью 30 км. Столица настолько богато украшена, что ее попросту не с чем сравнить. В изысканных садах стоит «прекрасная гора» – «прелестнейшая из всех, какие можно найти». Стены дворца убраны шкурами красной пантеры, источающими приятный аромат и сверкающими на солнце так, что «на них едва можно смотреть». И потому там никогда дурно не пахнет. Шкуры же эти ценятся на вес золота. Замужние женщины носят на голове изображение ступни (это символизирует их покорность мужьям), искусно украшенное самоцветами и павлиньими перьями. Трон правителя и весь зал инкрустированы драгоценными камнями, подробно перечисленными Мандевилем. Он пишет, что монгольский двор «великолепнее и роскошнее всего, о чем нам доводилось слышать. Мы никогда не поверили бы, если бы не видели его воочию». Дело в том, что сам Мандевиль ничего этого не видел, однако рассказы об Императорском городе производили колоссальное впечатление – и звучали совершенно невероятно. Во времена Мандевиля устройство дворца отражало уже западные представления о совершенстве великого хана, тот вселенский порядок, в рамках которого дворец хана символизировал самого правителя, высшее существо.
8 января 1305 года, через некоторое время после путешествия Карпини и Бенедикта Поляка, Джованни Монтекорвино отправил из Ханбалыка письмо генералу францисканского ордена в Италии. Монтекорвино, тоже францисканец, родился на юге Италии и долго миссионерствовал в Армении и Тебризе. К 1305 году он построил в Ханбалыке церковь, крестил около 6000 человек, «купил у родителей язычников одного за другим сто пятьдесят мальчиков в возрасте между семью и одиннадцатью годами, не наставленных еще ни в какой религии… крестил [их] и обучил по нашему обычаю греческому и латинскому языкам»[159], а также переписал «псалтырь вместе с тридцатью гимнами и двумя бревиариями»[160], благодаря чему община могла совершать обряды. Монтекорвино выучил монгольский язык (и даже перевел на него Новый завет). По-видимому, католику в Ханбалыке было довольно одиноко. В письме он просит прислать больше книг («…ибо у меня нет ничего, кроме карманного молитвенника с lectio brevis и маленького требника»[161] и «двоих-троих» товарищей, которые помогли бы в миссионерской деятельности. «Если бы у меня было несколько хороших помощников!»[162]). Монтекорвино выразил уверенность, что способен обратить в христианство самого великого хана Тэмура (ум. 1307), внука Хубилая и праправнука Чингисхана. Монтекорвино много занимался миссионерской деятельностью и обустройством Ханбалыка. Он возвел церковь с трехколокольной кампанилой и в 1305 году организовал строительство второй церкви. В том, что Монтекорвино поседел в возрасте 58 лет, он винил «труды и притеснения»[163] от татар.
Монтекорвино был явно предан своему делу, но письмо его кончается с уже знакомыми нам нотками восхищения: «Не думаю, что в целом мире можно какого-нибудь короля или князя сравнить с Его Величеством ханом в отношении размеров его державы, численности населения и обилия всяких богатств»[164]. Снова и снова в западных сообщениях мы обнаруживаем, что Китай изображают государством поистине чудесным, с которым не сравнятся Европа
