Кавказская слава России. Время героев - Владимир Александрович Соболь
Новицкому показалось, что он ослышался.
– Вы предлагаете мне… – недоверчиво начал он.
– Ну, конечно же, предлагаю, – раздраженно перебил его Бранский. – Неужели вам не надобны деньги? Что вам платит Рыхлевский? Да и Георгиадис вряд ли присылает многим больше. Берите, берите – это только небольшая компенсация за ваши страдания последних недель.
Опасаясь разжать челюсти, Сергей только помотал головой. Но Бранский понял его по-своему.
– Хорошо, я согласен: делим на равные доли.
– А если я сообщу о вашем предложении Георгиадису?
– А я откажусь, – быстро, с хорошо усвоенной наглостью, тут же ответил Бранский. – Свидетелей нет, разговор с глазу на глаз.
Он смерил стоящего перед ним Новицкого взглядом и усмехнулся.
– Да и не будете вы сообщать. Такой герой-удалец – и вдруг примитивная ябеда… Нет, – заключил он уверенно, – никому о нашем разговоре вы не расскажете.
Сергей сам понимал, что граф прав совершенно, что никому он жаловаться не будет, потому что мерзко от сего действия станет прежде всего ему самому. Он загнул руку назад и выхватил пистолет, который, по примеру горцев, носил всегда за поясом, за спиной. Щелкнул курком и навел ствол в широкий лоб Бранского. Тот перестал улыбаться.
– Вы не выстрелите, Новицкий, – сказал он тихо, но вполне убежденно.
– Выстрелю, граф, и с большим, признаюсь вам, удовольствием, – парировал Сергей, вспомнив, что сегодняшним утром поменял порох на полке, а значит, осечка сейчас не должна приключиться.
Бранский был мерзавец, но вовсе не трус и не дурак. Он не пытался залезть под стол, но и не пробовал перейти в наступление, видя, что рука противника не дрожит. Он снова заговорил ровным голосом, надеясь убедить Новицкого, что тот предпринял ход неудачный.
– Ну, размозжите мне голову, Сергей Александрович. Сбегутся на выстрел люди, вас арестуют. Ведь мою смерть вы на горцев не спишете. Стоит ли ломать себе жизнь случайной искоркой гнева?
– А у меня и так один выход, – ответил ему Сергей, надеясь, что слова его звучат достаточно твердо. – Я обещал проводникам заплатить. Я дал им слово, мое слово, слово русского дворянина. Если я сдержать его не могу, если честь моя опозорена, то остается одно – пустить себе пулю в голову. Но один я по этой дорожке идти не желаю, так что прихвачу и вас, дорогой мой, для компании.
Видимо, слова его были столь убедительны, а рука, державшая пистолет, неколебима, что Бранский молча потянулся к заветному ящичку, открыл, отсчитал недостающую сумму и придвинул к тем, что уже высились кучкой. Сергей, так же безмолвно, опустил курок, убрал пистолет за пояс, ссыпал монеты в приготовленный заранее холщовый мешочек и, подчинившись вдруг смутному побуждению, просто перемахнул подоконник и, спружинив, опустился на твердую землю.
К его удивлению, горцы уже сидели в седлах, причем у Бетала был даже откинут клапан чехла винтовки. Атарщиков отвязал лошадей, свою и Новицкого, и, хотя еще стоял на ногах, смотрел настороженно и казался ежесекундно готовым к любому действию: нападению или бегству. Сергей подошел к Мухетдину и подал ему увесистый мешок.
– Как договорились. Можешь пересчитать.
Горец кивнул, но не стал распускать узел, а спокойно отправил деньги за пазуху. Бетал быстро и хрипло спросил о чем-то Новицкого. Тот только улыбнулся и пожал плечами. За недели их путешествия, тяжелого и опасного, у него не было избытка времени и сил на разговоры, так что он успел выучить лишь несколько десятков слов, самых необходимых для совместного быта. На помощь пришел, как обычно, Атарщиков.
– Он спрашивает: толстый, в кого ты целил, твой начальник?
Сергей односложно ответил.
– Он не хотел отдавать деньги?
Сергей подтвердил. Бетал нахмурился, взялся за кинжал и уставился мрачным, тяжелым взглядом в окно, за которым все еще виделась объемная туша Бранского.
Заговорил Мухетдин.
– Мой брат. Она очень горячий. Хотела уже кидаться тебе помогать.
Сергей опешил. Ему вдруг представилось в воображении, как в Петербурге узнают, что подполковник Новицкий, во главе своей небольшой партии, ограбил тайную кассу императорской разведывательной службы. Артемий Прокофьевич, наверное, остался бы доволен своим сотрудником.
– Она говорит, – продолжал между тем Мухетдин, – ты не жалеть, что сделал.
Сергей быстро подошел к Семену и забрал у него поводья рыжего мерина.
– Поехали, – бросил он Мухетдину, намереваясь как можно скорее выпроводить горцев из крепости. Бог весть, что может прийти на ум обозленному Бранскому…
Вечером, когда они с Семеном сидели на полке´, истекая потом, едва различая друг друга в почти угарном дыме бани, что топилась по-черному, казак снова вернулся к дневному происшествию.
– Что, Александрыч, каково тебе было человека под пистолетом держать да требовать с него деньги?
Сергей только хмыкнул. Он и сам еще не разобрался в своих ощущениях. Он знал, что по сути был прав, но мог упрекнуть себя, что, может быть, поторопился; может быть, следовало найти иные формы доказательств и убеждения.
– Да здесь сам воздух такой разбойничий, – продолжал между тем казак, так и не дождавшись ответа. – Подожди, поживешь здесь еще годика три, так и кинжал будет из ножен выпрыгивать прежде, чем успеешь подумать. Так что не тужи, Александрыч, ты все правильно сделал.
– Да я не жалею, – буркнул Сергей, вспомнив слова Мухетдина.
– Он не о том говорил, – возразил Семен, тоже отметивший последнюю фразу горца. – Он сказал, что ты не пожалеешь о том, что сделал. Здесь ведь такой народ, милок: если ты ему враг, то упокой Господь твою душу. Ежели, конечно, ты не успеешь первым к нему подобраться. Но если ты друг – он для тебя последнего в доме не пожалеет. Жизнь за тебя отдаст. А эти все поняли, что ты сделал и почему. И до самой смерти своей не забудут…
II
Отряд Вельяминова вернулся в крепость через два дня. Казаки и пехота разбили лагерь за форштадтом, генерал поселился в землянке, отрытой еще для Ермолова и недавно заново укрепленной. Тотчас же у входа стали часовые; издалека было видно, как солнечные лучи отражаются от лезвий штыков, примкнутых к ружьям.
Новицкий знал, что Вельяминов примет его не сразу, а потому только доложил о своем прибытии адъютанту. Капитан Маркелов, рослый блондин с Аннинской лентой на темляке шашки, поздравил Сергея с благополучным исходом предприятия, но расспрашивать сам не решился, оставив первое удовольствие начальнику штаба корпуса; о своем походе в Чечню тоже рассказывать не захотел, заспешил прочь, поддерживая на ходу оружие левой рукой – та плохо разгибалась в локте после пулевого ранения, и капитан постоянно старался занять ее делом, чтобы
