Вечный Китай. Полная история великой цивилизации - Адриано Мадаро
После 426 лет правления эпохи Хань и 35 лет правления Суй[194] наступает еще один долгий сезон великолепия – апогей эпохи Тан: 287 лет, в течение которых двадцать государей будут вести Цветочную империю, сменяя друг друга, почти до рассвета 1000 года.
Территориальная экспансия и политическое влияние танского Китая останутся непревзойденными до времен Мао, и никогда прежде, как и впоследствии, искусство не было столь тесно связано с династической эпопеей. Череда императоров-покровителей обеспечивала великолепие и процветание столицы. Художники, литераторы, музыканты и поэты стекались сюда отовсюду, среди них были Ли Бо[195] и Ду Фу[196].
Утес Нючжу над Западной рекой,
Все тучки улетели на покой.
Куда-то с неба тучки скрылись все,
Вот здесь и вспомнить генерала Се,
Взойду на лодку, наслажусь луной…
Любуясь рассеянною луной,
Здесь Небо помнит генерала Се!
Увы мне! Я бы мог стихи читать,
Да кто услышит их в тиши ночной?!
Когда я утром парус подниму,
Лишь клен махнет прощальною листвой[197].
Так пел Ли Бо, китайский Джон Китс. Ему отвечает его современник Ду Фу, еще один великий поэт VIII века.
Ты, верно, здесь в краю небес, где ветер студит тьму.
Где дум твоих полет неведом никому.
Когда же вести дикий гусь мне сможет донести?
Осенних полноводных рек без счета на пути.
Обрадуется нечисть сошедшему с тропы,
Не стоит ждать поэту подарков от судьбы.
Прибежище нашел ты на дне Мило-реки,
Непревзойденный мастер рифмованной строки.[198]
Двадцать императоров династии Тан, их жены и наложницы, принцы и министры покоятся под холмами Цяньлин в ста километрах от Сианя, охраняемые величественными каменными статуями воинов, лошадей и львов. В Музее провинции Шэньси, расположенном недалеко от южных стен Сианя, где когда-то стоял монастырь, собрана выразительная коллекция скульптур, фарфора и украшений, сопровождавших их в последнем путешествии.
Сонный смотритель подходит открыть дверь – кажется, мы отвлекли его от привычного послеобеденного сна. Провозившись с массивными ключами в замках инкрустированных дверей, он ведет нас от павильона к павильону, нараспев произнося краткие, почти нравоучительные пояснения, которые Чжу переводит, приправляя известными ему байками. Мы проходим мимо лишь малой толики из трех тысяч экспонатов: артефактов из неолитической деревни Баньпо, знаменитой несторианской стелы, свидетельствующей о присутствии византийских христиан в Китае с 635 года, четырех вэйских коней V века (пятый, пропавший, давным-давно украден и ныне красуется в Музее изящных искусств Филадельфии), полихромной терракоты, статуй, саркофагов, бронзовых изделий.
Мы прогуливаемся по тихим садам, где щебечут птицы, свившие бесчисленные гнезда в кипарисовых рощах. На душе царит умиротворение под безоблачным деревенским небом. Но пора отправляться дальше.
Короткая поездка к югу от города – и вот мы у знаменитой Большой пагоды диких гусей, одного из немногих почти нетронутых остатков древнего Чанъаня. Здесь когда-то возвышалась великолепная танская столица: под этими кукурузными и сорговыми полями скрываются неисследованные залежи археологических артефактов, которые крестьяне каждую весну случайно откапывают.
В тени акаций на просторной площади перед входом в монастырь Доброго Завета бойкие торговцы предлагают паломникам дымящийся чай. Павильоны, порталы, внутренние дворики, сады со столетними зизифусами и террасы сплетаются в незатейливом архитектурном ансамбле. В одном из помещений, известном как «священные сутры», хранятся буддийские тексты, которые монах Сюаньцзан привез из Индии в VII веке. На стене южных ворот пагоды висят две гравированные таблички с иероглифами, которые небольшая толпа старательно переписывает в блокноты. Переводчик поясняет, что это надписи великого каллиграфа Чу Суйляна: «Предисловие к священному учению», написанное императором Тай-цзуном к переводам сутр, выполненным святым монахом, и «Примечания к предисловию», составленные императором Гао-цзуном[199].
Я интересуюсь, не являются ли эти молодые люди, усердно переписывающие текст, приверженцами древней веры и, стало быть, примером религиозного возрождения в атеистическом Китае XXI века. «Вовсе нет, не думаю», – невозмутимо отвечает Чжу на мое замечание. – «Они практикуют каллиграфию, они виртуозы. Буддизм тут ни при чем, их интересует форма, а не содержание».
На обратном пути мы ненадолго останавливаемся у пагоды Сяоянь, Маленькой пагоды диких гусей, расположенной ближе всего к городским стенам. Это второй сохранившийся до наших дней памятник танской архитектуры, также полностью построенный из кирпича. На нем видны следы землетрясения, разрушившего почти весь регион более тысячи лет назад. Фашисты Чан Кайши превратили его в тюрьму для коммунистических партизан.
Сегодня обе пагоды находятся под защитой государства благодаря специальным законам, однако наиболее примечательно, по моему мнению, то, что люди собираются здесь с религиозным благоговением. История о святом монахе Сюаньцзане[200] все еще живет в народных преданиях. Кукольные театры продолжают воссоздавать его подвиги, описанные в знаменитом произведении, известном всем китайским детям как одна из самых великолепных сказок. Это «Путешествие на Запад», роман, написанный У Чэнъэнем[201] в XVI веке, рассказывающий о приключениях монаха, который ищет священные писания, чтобы доставить их в Чанъань. Но главным героем является Царь обезьян Сунь Укун, персонаж, вызывающий восхищение у людей. Он олицетворяет мужество и революционный дух, своего рода квази-Мао, который посеял смуту в Небесном царстве, нарушив божественный порядок.
На обратном пути в отель мы встретили нашего друга-археолога. Он расспросил нас о раскопках и нашем впечатлении. Бьяджи ответил, что пока не увидишь своими глазами, представить это невозможно. Он читал об этом и видел фотографии, но никакие описания не способны передать всю полноту ощущений. Если не проводить сравнения, которые всегда относительны, то только Помпеи могут вызвать столь глубокие эмоции. Вид этих статуй, «воскрешенных» из глубины веков, и возможность представить, каким станет этот археологический памятник в ближайшие десятилетия, были подобны миражу.
Но, как заметил Энцо, возможно, красота также заключается в том, чтобы не увидеть абсолютно все: часть должна остаться скрытой. Впечатление от этих голов людей и лошадей, от этих рук, увязших в грязи забытых наводнений,
