Мятежники Звёздного острова - Дмитрий Овсянников
Последние годы Дуэнде жил один и настолько привык к этому, что начал считать одиночество благом. Он соорудил для себя хижину на склоне, незаметную среди высоченных останцев, снизу окутанных колючим кустарником. Прямо из ее дверей открывался неплохой вид на королевский тракт, идущий к городу Эль Мадеро. Вид на тракт издалека приносил старому охотнику вести — ровно столько, сколько тому хотелось.
Осенним утром Дуэнде видел, как в сторону Южного удела прошла терция королевского войска — больше тысячи пехотинцев с кавалерией, знаменами и обозом. Подивившись, Дуэнде рассудил, что ему нет до этого никакого дела, но через несколько дней тракт удивил старика еще сильнее: по нему вспять бежали разбитые остатки терции — Дуэнде прекрасно помнил это зрелище со времен смуты.
«Что такое? — спросил старик сам себя. — Уж не явились ли на Остров сарацины?»
С тех пор он стал чаще и внимательнее вглядываться в дорогу, ожидая, что ответ на его вопрос пройдет по ней со дня на день. Долго ждать не пришлось — однажды в полдень на тракт вблизи укрытия Дуэнде вышел конный отряд, за ним еще один, побольше — тот двигался уже походным порядком. Следом, мерно вздрагивая частоколом длинных пик, шагала пехота — после первой тысячи Дуэнде бросил считать, а люди все шли и шли. Он вглядывался в марширующих — то не были сарацины либо генуэзцы. Не у всех имелись стальные латы — попадались воины, облаченные в кожу, иные вовсе без доспехов. На синих знаменах расправляла крылья белая чайка. Среди терций верхом ехали военачальники — Дуэнде запомнил высокого рыцаря в черных одеждах, сидящего на великолепном жеребце — ей-же-ей, том самом, что неделю назад нес на себе начальника королевской терции. Затем потянулся обоз, и — вот уж чудо из чудес! — огромный табор явно не военного люда, и даже стада быков.
— Тьфу ты!.. — в сердцах сплюнул Дуэнде. Он заметил, что любопытство не позволяет ему, как тысячи раз раньше, повернуться спиной к дороге и уйти в горы.
* * *
Сьерра-де-Эстатуа, хребет Изваяний, поднимался между южным и восточным отрогами Грандо Монтаны и находился сразу в трех уделах Островного Королевства. На Острове не было недостатка в горах, холмах и обрывах, однако Сьерра-де-Эстатуа стоял особняком. Люди издавна побаивались диких скал, вздымавшихся так, словно одну гору воздвигли поверх другой. Над крутыми склонами самой обычной горы к небу поднимались голые нагромождения исполинских глыб, слежавшихся в причудливые, неприятные человеческому глазу фигуры. Даже человек, начисто лишенный воображения, видел в них грубые подобия людей-великанов, бессчетное множество видов и форм одна чудовищнее другой. Зрелище это могло устрашить непривычного человека даже при свете дня, особенно в местах, где каменные исполины подступали к дороге вплотную и нависали над ней всей своей безмолвной, угрожающей тяжестью. Среди утесов попадались колоссальные, под сотню футов высотой, грибы. Их шляпки размером с хороший дом были сдвинуты набекрень, словно потешались над собственным весом.
Ни много веков назад, ни сейчас люди не отваживались селиться вблизи хребта Изваяний, а легенды и истории о нем как будто силились перещеголять друг друга жутью. От них неизменно веяло кровью, предательством и злобой.
Чаще всего люди рассказывали, что в дни сотворения мира на склон Грандо Монтаны уселся сам дьявол. Здесь он попытался по-своему создать людей или хотя бы их подобия, однако так и не сумел вдохнуть в свои творения жизнь. Раздосадованный враг рода людского умчался прочь, оставив на склоне горы множество неживых чудищ.
Алонсо де Вега жалел, что имеет лишь по одной паре глаз, ушей и рук, — он едва успевал переворачивать страницы своей книги и очинять карандаш. Юноша, хоть и не был искусным наездником, уже научился писать и даже делать небольшие зарисовки прямо в седле. Сейчас ему хотелось нарисовать и записать все, что происходило вокруг: каждую услышанную историю, каждую песню или меткое слово. Никогда прежде Алонсо не доставалось столько материала сразу. Юноша понимал, что все, что он успеет перенести на страницы, не пропадет и в будущем станет книгой — быть может, единственной книгой о делах Эль Мадеро, города, избравшего свободу и готового отстоять ее с оружием в руках, как завещал некогда прославленный Ученый.
Именно сейчас Алонсо казалось, что многое вернее было бы изложить в виде сонетов, но сам он писал стихи, пусть весьма недурные, лишь изредка и всегда по наитию. И не было ничего удивительного в том, что лучшим собеседником для молодого летописца оказалась бардэсса донья Лаура де ла Сьерра.
— Как возможно, что такое возникло само по себе? — спросил летописец, указывая бардэссе на очередного каменного исполина. Та, подняв голову, молча посмотрела на скалу. Затем перевела взгляд на рукопись в руках Алонсо и улыбнулась. Юноша заметил, что в такие моменты лицо Лауры расцветало удивительным образом, тогда как без улыбки бардэсса смотрелась сосредоточенной, печальной, едва ли не рассерженной — высокий лоб, тонкие черты лица и черные брови лишь усиливали это впечатление.
— На своем рисунке ты как будто усовершенствовал то, чего не завершила природа! — сказала она. — Взгляни — ведь это все же скала. Ты же изобразил застывшего человека, пускай грубого и нескладного.
— Я увидел именно это, — кивнул Алонсо.
— И не только ты. На изваяния смотрят многие, но из века в век разные глаза замечают одно и то же. О хребте Изваяний есть старинная легенда, — продолжала донья Лаура.
— Очередная страшная история о проделках лукавого? — Алонсо перевернул страницу.
— Не о лукавом. Но действительно страшная. — Лаура заговорила нараспев, и голос ее зазвучал по-особенному. Услышав его сейчас, отвлечься было невозможно. — Некогда у подножия этих гор простиралась цветущая долина. В ней жили люди — целый народ мирных земледельцев. Так продолжалось до тех пор, пока откуда-то не пришло племя железных людей. Они попросили отдать им вершину горы. Старейшины долины согласились — пустая каменистая вершина не нужна была землепашцам и садовникам.
Железные люди устроили на горе кузницы. С тех пор каждый день черный дым
