Флэшмен и Морской волк - Роберт Брайтвелл
— Так Жасмин убили по вашему приказу?
— Разумеется. Нам не нужна была эта шлюха в качестве свидетельницы. Да и какая вам разница, что случится с простой потаскухой?
Эти слова стали толчком, который был мне нужен. Едва он закончил фразу, моя рука сжалась на рукояти одного из пистолетов за поясом, и тут произошли две вещи, которые, хоть я и совершил их сам, застали меня врасплох. Первым было то, что я услышал, как сам прорычал: «Потому что я любил ее». В ту же секунду я осознал то, что до сих пор гнал от себя: она и впрямь была моей первой настоящей любовью, и именно поэтому после ее смерти я ощущал такую пустоту.
Второе — то, что, не раздумывая, я выхватил из-за пояса пистолет, взвел курок, упер его в грудь агента и нажал на спуск. Когда моя рука метнулась из-под сюртука, агент успел возвестить о ее появлении пронзительным визгом: «Пистолет!», но в остальном не сделал ни малейшего движения, чтобы защититься. Удар пули, пробившей его грудную клетку, отбросил его назад, и он медленно осел на пол. Он был еще не мертв, но хрипел и сипел, пока кровь растекалась по его облачению и стекала изо рта. Резкий треск выстрела был слегка приглушен его одеждой, и пламя от вспышки заставило ее тлеть.
На секунду я в шоке уставился на то, что наделал, а затем на мгновение осмелился понадеяться, что смогу уйти. Эта надежда рухнула, когда дверь церкви распахнулась, и внутрь ворвались двое солдат и молодой армейский офицер. В тот же миг я обернулся в поисках другого выхода и как раз вовремя, чтобы увидеть, как из-за гробниц внутри церкви поднимаются еще двое солдат с нацеленными на меня мушкетами. Они были там все это время, но по какой-то странной причине позволили мне убить агента. Эта странная причина открылась секунду спустя, когда занавеска исповедальни отдернулась, и из ниши вышел элегантно одетый армейский офицер с нацеленным на меня пистолетом. Не знаю, додумался ли кто-нибудь до глупости ткнуть в мошонку спаривающегося тигра, но полагаю, что взгляд, полный злобы и смертельной угрозы, который он на меня бросил, был бы точь-в-точь как у этого офицера, спокойно сидевшего в исповедальне, пока я убивал агента.
Ему было около сорока, он был моего роста, и, медленно приближаясь с пистолетом, который держал твердо, как скала, он улыбнулся мне совершенно без тепла. Его глаза смотрели на меня так, что напомнили мне акулу, которую я видел пойманной в Саутгемптоне, — они были холодными и безжалостными.
— Добрый вечер, сеньор Флэшмен. Прежде всего, должен поблагодарить вас за то, что вы избавили меня от Эрнандо. Его пристрастие к театральным костюмам становилось уже неловким.
С этими словами он подошел к все еще дышащему Эрнандо, который смотрел на него, слабо трепеща рукой на груди. Вокруг опалины на облачении умирающего начало разгораться пламя, и новоприбывший изящно протянул ногу и прижал огонь сапогом. Очевидно, он продолжал давить на грудь умирающего, потому что с последним бульканьем и хрипом глаза человека, которого, как я теперь знал, звали Эрнандо, закатились, и он затих.
— У него были слишком хорошие связи при дворе, чтобы от него можно было легко избавиться без лишних вопросов. Но теперь он убит британским агентом, которого мы задержали. — Незнакомец улыбнулся мне, а затем обратился к молодому офицеру, стоявшему теперь позади меня: — Обыщите его.
Меня обхлопали и быстро нашли оставшийся пистолет, но также обыскали все карманы, словно искали что-то еще.
Когда ничего не нашли, он добавил:
— Никаких депеш, сеньор Флэшмен? Какое разочарование. Неужели вы проделали весь этот путь лишь для того, чтобы помолиться в нашей прекрасной церкви?
— Кто вы? — наконец ко мне вернулся голос.
— Ах, простите. Я полковник Абрантес, офицер связи, как бы вы сказали, между Испанией и нашими французскими союзниками. В Испании и за ее пределами есть те, кто сопротивляется переменам, сеньор Флэшмен. Они ищут утешения в старых порядках знати и упадка. Во Франции же идут вперед, к модернизации и новшествам. Моя работа — устранять препятствия на пути к построению великой Испании. Очень надеюсь, что вы не станете таким препятствием, сеньор Флэшмен.
С этими словами он кивнул кому-то, стоящему позади меня, и я почувствовал мощный удар по затылку, и мир погрузился во тьму.
Что было дальше, я знаю лишь со слов Арчи. Сидя в дюнах, он видел, как я исчез в лабиринте домов. Затем произошло нечто странное: с вершины колокольни сверкнул огонек. Будучи сообразительным парнем, он понял, что это был сигнал, поданный, пока здания скрывали башню от моего взора, и что он, возможно, не единственный, кто наблюдал за моим прибытием в город. Он медленно отступил по склону гребня, а затем бесшумно двинулся вдоль него. И точно, в ста ярдах дальше он нашел солдата, лежавшего в дюнах и наблюдавшего за городом в подзорную трубу; рядом с ним стоял фонарь с заслонкой, а у ног лежал мушкет, соскользнувший по дюне. В мгновение ока солдат уже шел к пляжу и ожидавшей его команде под дулом его собственного мушкета. Последовал быстрый допрос, который подтвердил, что я попал в ловушку, устроенную неким полковником Абрантесом, который, казалось, внушал солдату больше страха, чем матрос, стоящий над ним с дубинкой. Шлюпку отправили сообщить Кокрейну о ситуации, а храбрый Арчи решил пойти в город, чтобы узнать, что со мной происходит. Сигнальный фонарь оставили на пляже, чтобы Арчи мог вызвать шлюпку обратно.
Арчи добрался до темного дверного проема с видом на площадь как раз вовремя, чтобы увидеть, как наша компания выходит. У церкви теперь стояли две телеги. В свете, лившемся из открытых дверей церкви, он увидел, как двое солдат держат за руки и за ноги человека в белом с черным пятном на груди, которого швырнули в одну телегу, — это был, очевидно, труп. Затем он увидел, как меня, бесчувственного, вытащили, перекинули через плечи двух солдат и без особых церемоний бросили в другую телегу. Телега с трупом поехала в одном направлении, а остальная группа — к выходу на другой стороне площади. Арчи последовал на расстоянии, и вскоре они подошли к ближайшему подобию крепости, которое было в Эстепоне на окраине города. Это была высокая круглая каменная башня, построенная для размещения пушки для защиты гавани, а теперь окруженная высокой каменной стеной, образующей внутренний двор.
