Жуков. Танец победителя - Сергей Егорович Михеенков
Создавался Резервный фронт. Командовать им было поручено маршалу Будённому. Кое-кто всё ещё тешил себя надеждой, что старый кавалерийский конь борозды не испортит…
Сталин с неохотой соглашался с предложениями военных о переходе к обороне. Долго молча ходил вокруг карты. Наконец кивнул:
– Хорошо, мы подумаем. Товарищ Жуков, что ещё можно сделать для выправления положения на фронте и улучшения ведения боевых действий нашими армиями?
Следующее предложение, высказанное начальником Генштаба на том совещание, заставило многих вздрогнуть:
– В сложившихся обстоятельствах, товарищ Сталин, считаю необходимым срочно пересмотреть дела незаконно арестованных генералов и офицеров Красной армии. Их возвращение в войска на командные должности существенно поможет общему делу.
Вскочил Каганович. Напрягся и заёрзал на стуле Ворошилов. У Берии задрожало пенсне.
– Разве у нас есть незаконно арестованные? – почти в один голос воскликнули они.
– Есть, – неожиданно встал Тимошенко. – Есть незаконно арестованные. И среди них немало прекрасных командиров, толковых специалистов. Они нужны сейчас на фронте, в штабах. Ни в каких заговорах они не участвовали, это честные патриоты, преданные партии и Красной армии люди.
Ждали бурной реакции Сталина. Но он был спокоен и неожиданно сказал:
– Вы можете подготовить такой список, товарищ Тимошенко?
– Да, могу, – твёрдо ответил Тимошенко.
И Сталину, и всем членам Политбюро стало ясно, что этот вопрос начальник Генштаба и нарком обороны внесли, предварительно договорившись и тщательно продумав все детали. Провалить такое предложение было нельзя. И список они уже предусмотрительно приготовили…
Несогласные ждали реакции Сталина. Но Сталин опять уступил военным.
– Хорошо, – кивнул он. – Давайте список. Мы подумаем.
Но пока Жуков докладывал, пока Ставка совещалась и принимала решения, события развивались с молниеносной быстротой, и многие расчёты, только что предложенные Генштабом в качестве предупредительных мер, оказывались попросту смятыми гусеницами немецких танков.
И вот тут-то произошло второе серьёзное столкновение двух характеров.
3
Известно, что 28 июня Сталин провёл основной приём посетителей до 23.00 и только Берия и Микоян вышли из его кабинета после полуночи.
Двадцать девятого июня кремлёвская канцелярия Сталина не зарегистрировала ни одного посетителя. Именно это обстоятельство подало некоторым исследователям повод предположить, что Сталин в этот день был настолько расстроен, что впал в транс. Нет записей о посещении кремлёвского кабинета Сталина и за 30 июня.
Но вот что пишет в своих мемуарах Микоян: «29 июня вечером у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. Подробных данных о положении Белоруссии тогда ещё не поступило. Известно было только, что связи с войсками Белорусского фронта нет. Сталин позвонил в Наркомат обороны Тимошенко. Но тот ничего путного о положении на Западном направлении сказать не мог. Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил нам всем поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться с обстановкой.
В Наркомате были Тимошенко, Жуков, Ватутин. Сталин держался спокойно, спрашивал, где командование Белорусского военного округа, какая имеется связь. Жуков докладывал, что связь потеряна и за весь день восстановить её не могли. Потом Сталин и другие вопросы задавал. Почему допустили прорыв немцев, какие меры приняты к налаживанию связи и т. д. Жуков ответил, какие меры приняты, сказал, что послали людей, но, сколько времени потребуется для установления связи, никто не знает.
Около получаса поговорили, довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник штаба, который так растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Была полная беспомощность в штабе. Раз нет связи, штаб бессилен руководить. Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек разрыдался, как баба, и выбежал в другую комнату. Молотов пошёл за ним.
Мы все были в удручённом состоянии. Минут через 5 – 10 Молотов привёл внешне спокойного Жукова, но глаза у него были ещё мокрые. Договорились, что на связь с Белорусским военным округом пойдёт Кулик (это Сталин предложил), потом других людей пошлют. Такое задание было дано затем Ворошилову.
Его сопровождал энергичный, смелый, расторопный военачальник Гай Туманян. Предложение о сопровождающем внёс я. Главное тогда было восстановить связь. Дела <…> продолжали успешно развиваться в районе Перемышля. Но войска Белорусского фронта[88] оказались тогда без централизованного командования. Сталин был очень удручён»[89].
Колоритная картина, не так ли? Кавказский акцент особенно чувствуется, когда мемуарист рисует «энергичного, смелого, расторопного» Туманяна на фоне плачущего, «как баба», растерявшегося начальника Генштаба. Впрочем, эта картина всего лишь человеческая слабость Микояна. Сила его была в другом. Он был человеком Хрущёва. Но позже. А во времена описываемых событий Микоян был человеком Сталина. Человеком Хрущёва он стал позже, когда власть в стране сменилась. Но поскольку мемуары он писал позже, после Сталина, когда принято было писать о нём вольно, вольно он писал и о его ближнем окружении. Политики такого уровня, как известно, в отставку не уходят – они пишут мемуары, которые работают и после их ухода. На преемников, на семейный клан, наконец. Хрущёву выгодно было показать Сталина ничтожеством, в трудный момент не умевшим владеть собой, слабым человеком, которого надо было вытаскивать с дачи и в буквальном смысле заставлять руководить страной. При внимательном прочтении этого эпизода невольно замечаешь, что автор вспоминает его не ради того, чтобы показать растерянность Жукова, ему нужно каким-то образом изобразить временную недееспособность Сталина.
Так что верить фактам от Микояна можно лишь до определённой степени.
Молотов, обычно весьма сдержанный в характеристиках, в одной из бесед с писателем Феликсом Чуевым и об этом дне, и о Микояне сказал буквально следующее: «А сам-то Анастас был гнилой. Микоян очень связан с Хрущёвым. Я думаю, что он настраивал Хрущёва на самые крайние меры».
Совершенно иначе пересказал эту историю со слов Молотова писатель Иван Стаднюк. Иван Фотиевич, работая над романом «Война», встречался со свидетелями и героями тех событий, в том числе и с Молотовым. «Верно то, что вечером 29 июня Сталин потерял самообладание, узнав, что немцы второй день хозяйничают в Минске, а западнее столицы Белоруссии враг захлопнул капкан вокруг основной массы войск Западного фронта, что значило: путь гитлеровским войскам на Москву открыт.
Не дождавшись очередного доклада наркома обороны Тимошенко и начальника Генштаба Жукова об оперативной обстановке, Сталин с рядом членов Политбюро внезапно появился в Наркомате обороны.
Это был самый опасный момент во взаимоотношениях верховной государственной власти и высшего командования Вооружённых Сил СССР, была грань, за
