Есенин - Василий Берг
Драчун и озорник Сережка поначалу ничем не отличался от других крестьянских детей, но позже у него появилась несвойственная крестьянам любовь к чтению. «Читал он очень много всего, – вспоминала мать. – И жалко мне было его, что он много читал, утомлялся. Я подойду погасить его огонь, чтобы он лег, уснул. Но он на это не обращал внимания. Он опять зажигал и читал. Дочитается до рассвета и не спавши поедет учиться опять. Такая у него жадность была к учению, и знать все хотел. Он читал очень много, я не знаю, как сказать сколько, а начитан очень много». Эти слова перекликаются с тем, что вспоминал о своем друге детства Клавдий Воронцов: «Если он у кого-нибудь увидит еще не читанную им книгу, то никогда не отступится. Обманет – так обманет, за конфеты – так за конфеты, но все же – выманит».
Поэтический талант пробудится много позже, а пока что рифмоплетство не идет дальше «тины-мясины». В сентябре 1904 года Сергей начал учиться в Константиновском четырехгодичном земском училище. Подобные училища давали начальное образование. Выпускники могли свободно читать и излагать свои мысли на бумаге, могли совершать четыре арифметических действия с многозначными числами и простыми дробями, а также обладали базовыми познаниями в богословии и знали наизусть несколько десятков молитв с пониманием их смысла (молились же на церковнославянском). Имелся вариант и попроще – так называемые школы грамоты, где учили чтению, письму, «начальному счислению» и Закону Божьему в минимальных пределах. Да и много ли крестьянину надо? Написать без ошибок свое имя, прочесть объявление, понимать, что рубль без двугривенного равен восьмидесяти копейкам, да Символ веры[6] без запинки оттарабанить… Но Сережу сочли достойным обучения в четырехгодичном училище. Надо сказать, что поначалу он учился не лучшим образом, и курс третьего года ему пришлось проходить повторно (выражаясь современным языком, наш герой остался на второй год в третьем классе). Но потом Сергей взялся за ум и по окончании училища получил похвальный лист «за весьма хорошие успехи и отличное поведение, оказанное в 1908–1909 учебном году».
«Неожиданно приехал отец из Москвы, – вспоминала Екатерина Александровна Есенина, – привез гостинцев и две красивые рамки со стеклом. Одну для похвального листа, другую для свидетельства об окончании сельской школы. Это награда за отличную успеваемость Сергея в школе. Похвальный лист редко кто имел в нашем селе. Отец снял со стены портреты, а на их место повесил похвальный лист и свидетельство, ниже повесил оставшиеся портреты. Когда пришел Сергей, отец с улыбкой показал ему свою работу. Сергей тоже улыбнулся в ответ».
После училища можно было ехать в Москву, по проторенной отцом дорожке, но «из меня очень захотели сделать сельского учителя и потому отдали в закрытую церковно-учительскую школу, окончив которую шестнадцати лет, я должен был поступить в Московский учительский институт. К счастью, этого не случилось. Методика и дидактика мне настолько осточертели, что я и слушать не захотел».
Сделать из Сергея учителя матери и деду представлялось хорошей идеей. Дед, занявшись речными перевозками, погорел в прямом смысле этого слова, отец в Москве уже который год в приказчиках ходит, да никак в хозяева не выбьется, а учитель – уважаемый человек и всегда при деле. Опять же – перспективы: если карьера хорошо пойдет, то можно и в действительные статские советники выбиться; такой чин, к примеру, имел сын астраханского мещанина и отец Владимира Ленина Илья Николаевич Ульянов, дослужившийся до директора народных училищ Симбирской губернии.
В сентябре 1909 года Сергей Есенин успешно сдал вступительные экзамены во второклассную учительскую школу, находившуюся в селе Спас-Клепики под Рязанью. Второклассные учительские школы готовили учителей для школ грамоты, и принимались сюда те, кто имел одноклассное образование, полученное в начальном училище. В царской России классы не соответствовали годам обучения, как в современной средней школе. Четырехгодичная учеба в земском училище считалась за один класс, а три года учебы в учительской школе – за второй. Согласно постановлению «Об утверждении положения о церковных школах Православного исповедания», в учительской школе преподавались следующие предметы: Закон Божий; церковная история, общая и отечественная; церковное пение; русский язык; церковнославянский язык; отечественная история; география «в связи со сведениями о явлениях природы»; арифметика; геометрическое черчение и рисование; дидактика; начальные практические сведения по гигиене; чистописание». Да – и чистописание, ведь учителя были обязаны иметь красивый почерк.
«Коллектив преподавателей Спас-Клепиковской второклассной школы состоял из трех учителей и одного священника, заведующего школой, – вспоминал соученик Есенина Василий Знышев. – Все три учителя жили при школе, а священник в своем доме и приходил в школу лишь в часы своих занятий и на школьный совет… Воспитательной работой среди нас никто из учителей не занимался, мы были предоставлены самим себе… Зато каждый день утром и вечером, в присутствии дежурного учителя, на молитвах мы клали земные поклоны, а в предпраздничные дни вечером и в праздничные утром нас гоняли в церковь, которая была расположена метрах в двухстах от нашей школы. Обычно с 5 до 8 часов вечера мы самостоятельно готовились в классах к занятиям следующего дня. Вечером, когда надоедало заниматься, мы читали стихи Пушкина, Лермонтова и других поэтов, а затем читал свои небольшие стихи Есенин. Его стихи по сравнению со стихами других учащихся школы отличались легкостью».
Говоря о легкости есенинских стихов, Знышев немного преувеличивает, или же на его воспоминания наложились впечатления от более поздних произведений, поскольку первые стихи нашего героя легкостью, честно говоря, не отличались. Вот, например, что он писал о Спас-Клепиковской учительской школе:
Душно мне в этих холодных стенах,
Сырость и мрак без просвета.
Плесенью пахнет в печальных углах —
Вот она, доля поэта.
Видно, навек осужден я влачить
Эти судьбы приговоры,
Горькие слезы безропотно лить,
Ими томить
