НедоСказанная Аксиома или Житие не святого, но Духовного - Леонид Духовный
И пусть при этом кое-кто прищурится,
Но для меня земли роднее нет…
Припев:
Демеевка, Демеевка — окраинка,
Старинный южно-киевский район,
Где во дворах, а где и на завалинках
Играл блатные песни патефон.
***
Прошли года, и на месте, где был разноцветный «ван-гоговский» двор, теперь тускнеет Московская Площадь… Песня «Демеевка» была написана в 70-х годах, потом забыта, восстановлена, много раз корректировалась. Надеюсь, это последний её вариант.
Впрочем, на мой взгляд, любое выступление барда по большому счёту — исповедь, если хотите, премьера. Во всяком случае, неожиданно даже для себя, песни свои я всякий раз пою по-новому: что-то по ходу меняю в стихах, в мелодии, иногда в ритмической основе. Одним словом, — непричёсанное бардовское исполнение. (Вдруг подумал, — вот ещё одно отличие от эстрады, где всё движется по грамотно уложенным профессиональным рельсам, что в общем-то рационально, но...)
***
..Но, простите, — сейчас не о том. Сейчас о младенчестве. Так вот: родился-то я на Демеевке, а не на Подоле, как многие считают. Здание роддома во время войны было разрушено и на его месте возведена кондитерская фабрика им. Карла Маркса, где стали изготавливать фирменный и знаменитый «Киевский торт», не менее знаменитые фирменные конфеты «Птичье молоко», а позже, как шутили, «независимые батончики» — «Сало в шоколаде»!!!..
«И детство сладостно, и сладостна свобода...» Terra incognito?!
Моя любовь к прекрасному полу, преклонение и зависимость от него проявились ещё в пелёнках. Мама рассказывала, что кушал я плохо, и она, чтобы отвлечь капризу, подсаживалась к окну и комментировала происходящее во дворе: вот лошадка приехала, вот на подводе храпит пьяненький дядя Сёма, а вот детки тихохонько связывают вместе шнурки его ботинок. Завороженное её ласковым, мелодийным голосом, дитё покорно принимало в рот манную кашку, ложечку за ложечкой, а когда дядя Сёма «просыпался, прыгал и ругался», оно от восторга всю принятую кастрюльку петергофским фонтаном выплёскивало на только что вымытое окно. И радостно ждало благодарной реакции мамы…
Отцу я вообще не позволял подходить к своей особе. Однажды он забирал меня из летних круглосуточных яселек, что были под Киевом, в легендарной Буче. Героически отбиваясь ручонками от него, «красавéц» орал так, что в поезде милиция трижды проверяла папины документы на предмет не украл ли он меня. И лишь дома, увидев маму, я обиженно закрывал рот. В женские тёплые руки пошёл беспрекословно… О, если бы знать, что это была одна из последних возможностей, когда меня, визжащего от восторга, папа мог подбрасывать высоко-высоко и ловить… двумя руками!..
Через три недели началась война, откуда мой батя вернулся сильно покалеченным, без левой руки, с поражёнными слухом и зрением. Когда немецкие самолёты бомбили Киев, мне ещё не исполнилось и трех лет. 25 июня 1941 года отец ушёл на фронт, и моя ясельная память не сохранила довоенный образ молодого, весёлого, здорового, с двумя сильными руками мужчины…
Переход из «пелёнок» во взрослое детство получился довольно резким… Помнятся только два эпизода той поры…
Мама узнала, что дивизия, куда отец был определён сержантом разведроты, формируется под Черкассами, где-то в районе г. Золочева. Какими путями, со мной на руках, в этом вселенском кошмаре она сумела отыскать мужа, уму не постижимо?! Только женское, любящее и преданное сердце может сотворить подобное… Помню какие-то блестящие и манящие побрякушки в отцовских руках, плачущую, но старательно улыбающуюся маму. Она каждый раз пыталась то погладить батю, то поцеловать его. Я даже заревновал и от обиды отвернулся от них. Тем более, что рядом в большой луже происходило нечто: там плавала гусыня со своим ярко-жёлтым выводком. Когда игрушечные крякающие комочки, смешно переваливаясь с лапки на лапку, побежали у моих ног, я, присев, быстро ухватил одно из них! В ту же секунду почувствовал неведомую адскую боль — гусыня невежливо вцепилась «волчьими клыками» в моё благородное и зацелованное мягкое место!!! Орал так, что впору было подумать — воздушная тревога! Одного неожиданно достиг — всё внимание моих дорогих родителей переключилось на меня... Видно, боль стимулирует память, тем паче, если она идёт от знаменитого места!..
А вот ещё одно «болевое» воспоминание того времени… Товарный вагон военного эшелона.
На полу, устеленном соломой, по его периметру сидят странные дяденьки, очевидно, играющие в жмурки: глаза и головы их перебинтованы, они то и дело пытаются что-то отыскать на ощупь. Я сижу у мамы на руках и заинтересованно слежу за игрой взрослых. Мне и невдомёк было тогда, что нас подобрал фронтовой санитарный поезд и сердобольный комендант поместил меня и маму в вагон, где ехали слепые офицеры-лётчики, первые герои и жертвы войны. Санитаров не хватало, и мама ухаживала за ранеными: перевязывала, подносила воду, кормила, что-то успокоительное говорила им. Они же, заслышав детский голос, наперебой старались поиграть со мной. Но, обидно, что в одну и ту же игру, — прятки, как мне казалось. Я же, освоившись, смело слез с маминых рук и стал бегать по вагону, постоянно натыкаясь на лежащий посередине фрагмент рельса, предназначенный для ремонта путей в случае бомбёжки. И вправду, неожиданно налетели «мессершмитты»! От близко разорвавшейся бомбы вагон сильно тряхнуло, и я, прямо носом, упал на этот самый «фрагмент». Что было дальше — в тумане. Резкая боль в переносице (она оказалась перебитой), озабоченные детской истерикой голоса слепых и… спасающий сладкий вкус, ещё не известного мне сказочного лакомства, которым угощал меня добрый лётчик, утешая при этом спокойным и ласковым голосом. То было сгущённое молоко из его госпитального пайка. Спасибо тебе, парень. Я сейчас много старше тебя, но, как видишь, помню до сего дня твоё офицерское благородство, защитника и спасителя!.. И что любопытно: с тех пор сгущённое молоко — это моё, мой «деликатес в натуре», и туристско-альпинистская братия, зная всё, никогда не доверяла мне сей общественный продукт. Водку тащить в рюкзаке — пожалуйста, а сгущёнку — зась: слопаю!
***
Хотел закончить на этом главу, но потом показалось, что надо бы рассказать, хотя бы эскизно и пока ещё что-то помнится, об эвакуационных делах, о странной черно-белой жизни, как будто виденной в районном клубе, где допотопный проектор пускал фильмы по частям, с остановками для перезарядки ленты...
Многие киевские госучреждения были эвакуированы на Южный Урал. Юрконсультация, где работала моя мама, разместилась в
