Есенин - Василий Берг
Тремя месяцами позже Есенин пишет Панфилову: «Извини, что так долго не отвечал. Был болен, и с отцом шла неприятность. Теперь решено. Я один. Жить теперь буду без посторонней помощи… Ну что ж! Я отвоевал свою свободу. Теперь на квартиру к нему я хожу редко. Он мне сказал, что у них “мне нечего делать?”. Черт знает, что такое: в конторе жизнь становится невыносимее. Что делать? Пишу письмо, а руки дрожат от волненья. Еще никогда я не испытывал таких угнетающих мук.
Грустно… Душевные муки
Сердце терзают и рвут,
Времени скучные звуки
Мне и вздохнуть не дают.
Ляжешь, а горькая дума
Так и не сходит с ума…
Голову кружит от шума,
Как же мне быть… и сама
Моя изнывает душа.
Нет утешенья ни в ком,
Ходишь едва-то дыша,
Мрачно и дико кругом.
Доля, зачем ты дана!
Голову негде склонить,
Жизнь и горька, и бедна,
Тяжко без счастия жить.
Гриша, в настоящее время я читаю Евангелие и нахожу очень много для меня нового… Христос для меня совершенство. Но я не так верую в него, как другие. Те веруют из страха: что будет после смерти? А я чисто и свято, как в человека, одаренного светлым умом и благородною душою, как в образец в последовании любви к ближнему.
Жизнь… Я не могу понять ее назначения, и ведь Христос тоже не открыл цель жизни. Он указал только, как жить, но чего этим можно достигнуть, никому не известно. Невольно почему-то лезут в голову думы Кольцова:
Мир есть тайна Бога,
Бог есть тайна мира.
Да, однако, если это тайна, то пусть ей и останется. Но мы все-таки должны знать, зачем живем, ведь я знаю, ты не скажешь: для того, чтобы умереть. Ты сам когда-то говорил: “А все-таки я думаю, что после смерти есть жизнь другая”. Да, я то же думаю, но зачем она, жизнь? Зачем жить? На все ее мелочные сны и стремления положен венок заблуждения, сплетенный из шиповника…»
Есенин не кокетничает и уж тем более не «интересничает» перед задушевным другом – он в самом деле озабочен поиском смысла жизни и своего предназначения, ведь одно предполагает другое.
То ли во второй половине марта, то ли в первой половине апреля 1913 года Есенин пишет Панфилову письмо, весьма важное для понимания его тогдашних чувств, переживаний и намерений. «Я изменился во взглядах, но убеждения те же и еще глубже засели в глубине души. По личным убеждениям я бросил есть мясо и рыбу, прихотливые вещи, как-то вроде шоколада, какао, кофе не употребляю и табак не курю. Этому всему будет скоро 4 месяца. На людей я стал смотреть тоже иначе. Гений для меня – человек слова и дела, как Христос. Все остальные, кроме Будды, представляют не что иное, как блудники, попавшие в пучину разврата. Разумеется, я и имею симпатию и к таковым людям, как, напр<имер>, Белинский, Надсон, Гаршин и Златовратский и др., но как Пушкин, Лермонтов, Кольцов, Некрасов – я не признаю. Тебе, конечно, известны цинизм А. П<ушкина>, грубость и невежество М. Л<ермонтова>, ложь и хитрость А. К<ольцова>, лицемерие, азарт и карты, и притеснение дворовых Н. Н<екрасовым>. Гоголь – это настоящий апостол невежества, как и назвал его Б<елинский> в своем знаменитом письме. А про Некрасова можешь даже судить по стихотвор<ению> [Ивана] Никитина “Поэту обличителю”[10]. Когда-то ты мне писал о Бодлере и Кропоткине, этих подлецах, о которых мы с тобой поговорим после… Недавно я устраивал агитацию среди рабочих, письмом. Я распространял среди них ежемесячный журнал ”Огни” с демократическим направлением. Очень хорошая вещь… После пасхи я буду там помещать свои вещи».
Первая публикация состоялась не в «Огнях», а в январском номере детского журнала «Мирок» за 1914 год – стихотворение «Береза», написанное в 1913 году, вышло под псевдонимом «Аристон».
Белая береза
Под моим окном
Принакрылась снегом,
Точно серебром.
На пушистых ветках
Снежною каймой
Распустились кисти
Белой бахромой…
«У Сергея крепко сидело в голове – он большой поэт, – вспоминала Анна Изряднова. – Поэт-то поэт, а печатать нигде не печатают, тогда пришлось обратиться к редактору печатающихся у Сытина журналов “Вокруг света” и “Мирок” Влад<имиру> Алек<сеевичу> Попову».
Публиковались в «Мирке» и другие есенинские стихотворения. С одной стороны – удача, первые публикации, значимая веха, а с другой – что представлял собой «Мирок»? Ежемесячный детский журнал, совершенно не престижный с точки зрения Большой Поэзии. Но тем не менее все поклонники Сергея Есенина должны быть признательны главному редактору «Мирка» Владимиру Алексеевичу Попову, который стал первым издателем нашего героя. Лиха беда начало – сперва «Мирок», а потом и до собрания сочинений дело дойдет… Жаль только, что Есенин не увидел своего первого собрания, над составлением которого много работал – оно вышло только в 1926 году и уже в следующем году было переиздано по причине высокого спроса. Что же касается публикаций в «Мирке», то они уже не могли удовлетворить молодого поэта, который жаждал Настоящей Славы.
В марте 1913 года, вскоре после начала работы в типографии Сытина, Есенин знакомится с Анной Изрядновой. Ее впечатление было приведено выше, а есенинского описания внешности Анны у нас нет, но зато есть фотографии и словесный портрет из полицейского отчета: «Лет двадцати, среднего роста, телосложения обыкновенного, темная шатенка, лицо круглое, брови темные, нос короткий, слегка вздернутый». В том же месяце революционно настроенный Есенин подписал письмо к члену Государственной думы Роману Малиновскому от сознательных рабочих Замоскворецкого района Москвы, в котором сообщалось о солидарности московских рабочих с фракцией большевиков в их борьбе против меньшевиков-ликвидаторов, противников революционного преобразования общества. Подпись поставила Есенина под негласный надзор полиции и заложила основу благосклонности большевистских властей, которые, вне зависимости от деталей, считали Есенина «своим», стоящим на революционной платформе. Озорник, шалопут, но – свой, то есть – неприкосновенный, в отличие от многих других, хотя бы и от Николая Гумилева, расстрелянного в августе 1921 года по крайне невнятному обвинению в причастности к антисоветскому заговору. Вдобавок к подписанию письма наш герой распространял нелегально отпечатанные в сытинской типографии большевистские прокламации, о чем, в частности, вспоминала Анна Изряднова. Осенью 1913 года Есенина поставили на учет в Московском охранном отделении и установили
