СКАЗКИ ПОПУГАЯ. Индийские легенды и сказания - Автор Неизвестен -- Народные сказки
— Что надо вам, ракшасы? — хриплым голосом спросил он.
— О, великий и несокрушимый Кумбкахарны, мы пришли по велению твоего брата Раваны, — отвечал старший из посланцев. — Страшная беда обрушилась на Ланку. Непобедимые в боях воины Рама и Лакшмана с полчищем обезьян напали на нас' чтобы разрушить город и отнять у твоего брата любимую жену Ситу. Равана ждет тебя. Если ты не придешь, Ланка падет, а твой брат погибнет.
Кумбкахарны был жесток и глуп, и хотя он прекрасно знал, что никогда у его брата не было жены Ситы, огонь ненависти запылал в его сердце. Он вскочил и, задевая головой свод пещеры, направился к выходу.
В одной руке он нес меч, а в другой копье, отравленное змеиным ядом. Железные доспехи гремели на нем, земля прогибалась под каменными сандалиями, реки выливались из берегов, когда великан переходил их вброд, вершины гор содрогались, когда он задевал их.
Воины Раваны послушно бежали следом.
— Отчего это черные тучи сгустились и опустились так низко? — шепотом спрашивали они друг друга. — Смотрите: синие вороны каркают; кружась над Кумбкахарны, а шакалы хрипло лают…
В это время затянутое облаками небо прорезала огненная стрела: небесный камень, пущенный руками богов, пронесся над Ланкой и упал в море, вызвав огромные волны.
— Быть беде! — решили ракшасы.
Но великан шел, не обращая внимания на зловещие приметы. Он перемахнул через горы, окружающие Ланку, и очутился перед городскими стенами.
Воплями радости встретило его появление войско. Сам Равана поспешил навстречу.
— Я не вижу твоих врагов, — сказал ему Кумбкахарны, свирепо вращая глазами — Где эти братья, пришедшие с севера? Сейчас я уничтожу их по одному.
И тогда из лагеря вышел Лакшмана и, не таясь, стал приближаться к великану. В руке его был только дротик. Он шел на исполина с открытой грудью, не прикрыв голову шлемом.
Кумбкахарны двинулся ему навстречу. Обе армии затаили дыхание. Начался бой.
Кумбкахарны поднял меч и первым нанес удар. Ловким движением Лакшмана отразил его и сам метнул дротик. Великан швырнул навстречу дротику меч, они столкнулись и, звеня, упали в траву. Тогда Лакшмана вырвал из земли огромное дерево и, размахнувшись, ударил им великана. Тот зашатался, но собрал силы и метнул в Лакшману копье.
Лакшмана со смехом уклонился, и только кончик копья задел, пролетая, его руку.
— Какая пустяковая царапина! — крикнул Лакшмана. — Ты плохо целишься, ракшас! А теперь берегись! — И он нагнулся, чтобы поднять громадный камень и нанести им решающий удар великану.
Но камень, который он начал так легко поднимать, вдруг стал тяжелеть и наконец, сделался тяжелее горы. Он выскользнул из рук воина. Ноги Лакшмана подкосились, — он без сил опустился на землю.
Радостный вой вырвался из груди Кумбкахарны — ведь копье было отравлено. И крики всех воинов, собравшихся на поле, ответили ему: радостные — это кричали ракшасы, и печальные — это в ужасе восклицали воины Сугривы.
Сам Рама выбежал на поле и опустился на колени рядом с братом. Он перенес его в лагерь, расстелил на земле плащ и положил на него Лакшману.
Полуденное солнце, взглянув на эту картину, печально закрылось облаком.
ПОДВИГ ХАНУМАНА
Сраженный копьем ракшаса, Лакшмана лежал на плаще. Глаза его были закрыты, дыхание еле слышно. Яд, которым был смазан наконечник копья, растекался по телу. Рана раскрылась.
— О, Лакшмана, брат мой! — воскликнул Рама. — Почему я не отговорил тебя от опасного похода? Почему не вышел вместо тебя против ужасного Кумбкахарны?… Сугрива, прикажи своим воинам разыскать на Ланке самых искусных лекарей, пусть они осмотрят моего брата!
Сорок самых искусных врачевателей тотчас были доставлены обезьянами из разных концов Ланки. Они осмотрели Лакшману, и каждый покачал головой. Что может спасти от змеиного яда, проникшего в сердце? И только один, самый старый лекарь, всю жизнь проживший в лесах, подумав, сказал:
— Есть только одно средство. У северных границ Индии, в Гималаях, там, где земля касается неба, есть гора. На вершине ее растет много трав. Эту гору легко узнать — она стоит особняком. Травы, растущие на ней, все целебны, и среди них есть такая, которая одна способна выгнать яд из сердца воина. Трава эта очень редкая, и женщины, которых посылают собирать ее, часами ползают на коленях, раздвигая руками стебли. Но торопитесь: человек, пораженный ядовитым копьем, умирает, не пережив первого заката. Осталось всего полдня.
— Целых поддня! Разве это мало? — воскликнул доблестный Хануман.
Он взмыл в воздух и устремился на север. Он мчался как стрела, со свистом прорезая облака, то взмывая выше гор, то опускаясь к самой земле.
Он летел, поглядывая на солнце, которое величественно и невозмутимо двигалось, оставив позади зенит.
Но Гималаи так далеко от Ланки, что даже Хануман не скоро добрался до них. Был уже вечер, когда он достиг предгорий и увидел стоящую отдельно гору. Солнце уже склонилось к горизонту, и длинные голубые тени ползли по земле. Хануман опустился на вершину горы, стал на колени и начал торопливо искать волшебную траву. Он перебирал пальцами стебли, наклонялся к самой земле, но ночь наступала быстро, и он понял, что не успеет. Тогда могучая обезьяна поднялась во весь рост, чудовищно увеличилась в размерах, обхватила руками гору, издала долгий тоскливый крик и, присев, вырвала гору из земли. Держа ее у груди, как ребенка, Хануман поднялся в воздух и пустился по закатному небу в обратный путь.
— О, ты, ветер, гонящий тучи! — молвил Хануман. — Леса и океан боятся твоего могучего дыхания. Ты видишь, отец мой, скоро солнце скроется за горизонтом. Помоги мне достичь Ланки раньше, чем мрак упадет на землю!
И Бог ветра снова внял мольбам своего сына. Могучий вихрь зародился в ущельях гор, подхватил Ханумана и с невероятной быстротой помчал его.
Тысячи обезьян, облепив холмы и вершины деревьев, с тревогой всматривались в небо: не мелькнет ли в нем тень возвращающегося героя?
Сам Рама с нетерпением и ужасом смотрел туда, где у самого горизонта уже заблестели в желтом небе семь звезд северного ковша.
Врачи то и дело наклонялись к груди умирающего, прислушиваясь, как угасает его дыхание.
И вот последние лучи уходящего дня окрасили кровью западный край неба.
— Горе мне! — прошептал
