(Не)Мой (Не)Моя - Оливия Лейк
Я подогнула ноги под себя и прикрыла глаза, ощущая, что усталость берет свое. Хочется спать… Зевнула, но в дверь позвонили.
— Ты… — я думала о нем, но не ожидала увидеть Мирослава сегодня. Вроде бы успокоилась, чай с ромашкой выпила, но, столкнувшись с ледяными глазами, снова вспыхнула спичкой.
— Нужно поговорить, — обошел меня. — Войти ведь можно? — поинтересовался равнодушно, уже разуваясь. — Не помешаю?
— Уже помешал, — ответила в том же духе. Нам действительно нужно обсудить вчерашнюю ситуацию без нервов и по взрослому. За Николь тоже нужно извиниться: Рома подтвердил ее рассказ, и я чувствовала себя гадиной, которая подозревала невиновного в членовредительстве. — Рома спит, я тоже собиралась, так что, — выразительно указала на дверь. Кто тут взрослый? А нет таких!
Да, мне хотелось быть сукой сейчас! Умной и рассудительной буду завтра, когда высплюсь! Бывший муж мне вчера столько сказал, что меня до сих пор потряхивало. Сегодня я не буду здравомыслящей взрослой бывшей женой. Я вообще спать собиралась!
— Я хочу увидеть сына, — Мирослав снял кожаную куртку, оставаясь в белой футболке и джинсах. Подкачался, спина шире стала, а руки рельефней. Или я давно не видела его в более открытой одежде.
Я иронично улыбнулась, вспоминая несколько книг нон-фикшен, которые прочитала ради любопытства в острой фазе развода. Как там было? Бывшие мужья часто хиреют, болеют и вообще практически при смерти без спасительного борща бывшей жены. Ведь та, другая, не заботится о нем так же. Глупость, конечно. Глядя на Мирослава подобная мысль не придет в голову. Мой бывший муж выглядел… Хорошо в общем выглядел.
— Пока он спит, обсудим твое поведение, — прошел на кухню абсолютно по-хозяйски.
— Мое поведение?! — я едва поспевала за широким шагом. — Нагорный, а не охренел ли ты?! — возмутилась, топнув ногой. Почему он так нагло себя ведет?!
— Да, Яна, твое, — сложил руки на груди. — После развода я относился к тебе очень лояльно. Я виноват, что у нас не вышло, исключительно я, но мы — это мы, Яна. Сына не вмешивай.
— А то что? Отнимешь Рому?
— Если придется, — произнес холодно. Очень холодно. Мирослав никогда не говорил со мной подобным образом. — Мои дети — это мои дети, не нужно пытаться урезать наше общение и тем более ставить мне условия. Уж не самый я хуевый.
— Нельзя было оставлять детей, Мир! — воскликнула я. — Ты видишь, чем это может обернуться!
— Я извинился, Яна. Это мой косяк. Я все понял. Больше не оставлю Рому без взрослых. Так бывает. Нельзя все предугадать и везде подстелить соломки. Я благодарен тебе и твоей ответственной натуре. Даже будучи очень занятой, — стрельнул взглядом в руку, где еще вчера стояла печать, — ты приехала.
— Моя личная жизнь тебя не касается, — дернула плечом.
— В твою личную жизнь я не лезу, — Мир достал из куртки, которую бросил на высокий стул, какие-то бумаги, — но на досуге изучи этот пункт, — ткнул пальцем в наше соглашение об опеке.
— Я не понимаю… — вроде бы все стандартно.
— Сутки, Яночка. Ты же Мудрёна. Или уже нет? — с насмешкой, причем такой неприятно снисходительной.
— Ты с ума сошел! — до меня дошло, к чему Мирослав клонит. — Ты хочешь четверо суток быть с Ромой, а я? Мне три дня остается?!
— Мы подписали документы…
— Но мы так не договаривались! — зашипела на него. Нагорный оставался поразительно спокойным. Но это не мягкая надежность, которая всегда окутывала его фигуру, это что твердое, ледяное, непробиваемое.
— Ты подписала документы, — отчеканил с металлом в голосе. — Если захочешь оспорить мировое соглашение… — чуть склонился голову на бок. — Не советую: это долго, дорого и бессмысленно.
— Это угроза? — вздернула подбородок.
— Угроза, Яна. Свое я не отдам. А если вздумаешь бросаться в меня дерьмом и обвинять в ненадлежащем исполнении родительских обязанностей, то держи в голове, что и ты больше не образчик морали, — убивал меня каждым словом. Не думала, что Мирослав может быть так жесток… со мной. — Рома в детской? Хоть посмотрю на него, — двинулся в сторону.
— Знаешь, не думала, что когда-нибудь скажу это, — бросила в широкую спину, — но пусть бы твоя Лика…
Мирослав обернулся, впечатывая в меня грозовой серый взгляд, буквально приказываю замолчать, пока не стало хуже, но меня несло. Я больше не сдерживала порыва высказаться. Я и так много молчала. Довольно! Да начнется эпоха компенсаций!
— Пусть она родит тебе сына, и вы все забудете про нас. Ты, наверняка, хотел бы сына от нее, да?
Мирослав громко клацнул челюстью и резким движением захлопнул ролл-двери, отделявшие кухню от столовой и гостиной.
— Ты реально думаешь, что если у меня будут еще дети, я Ромку брошу? Он мой сын. Мой наследник. Я люблю его.
— Ты помнишь как он родился, Мир? — спросила тихо, поднимая тему, которая когда-то рвала мне сердце маленьким тупым ножичком. Это не раз и умер. Это больно, со столбняком и гангреной. Потом прошло, спасла искренняя привязанность и ценность сына для Мирослава, но…
— О чем ты, Яна? — подозрительно сузил глаза. Правда не понимал?
— Ты за четыре года ни разу не поднял вопрос общих детей. Ни разу!
Я тогда еще носила спираль, планово нужно было снять, замена. Я предупредила мужа, но надеялась, что это будет повод задуматься об общем малыше. Мне тогда было уже двадцать семь, пора… Мир сказал, что к этому нужно подготовиться и купил презервативы, пока спираль не поставят снова. Один порвался. Он не заставлял меня экстренно пить таблетку, и я бы не выпила в любом случае! Как итог — беременность. Абсолютно случайно, но мне тогда начало казаться, что муж решил, будто бы я как-то поспособствовала. Я не чувствовала, что он рад. Ему нужно было время осознать свое повторное отцовство.
— Яна, это не то…
— У тебя была уже дочь и бывшая жена где-то на периферии! — нетерпеливо продолжила. Тогда они практически не общались, но меня несло от обиды по всем ухабам и кочкам нашего брака. — А я… Я всего лишь жена, с которой не сложно развестись. А дети ведь связывают. Может, ты ждал момента, чтобы уйти к Лике, когда позовет, а тут беременность! Мы с Ромой спутали вам карты.
Думали ли я так на самом деле? В глубине души да. Это прошло со временем, но когда Мир выбрал ее… Тогда все старые обиды подняли уродливые головы. Он единственный мужчина, которого я любила. Любила
