Мороз.К.О. - мэр Елкино - Лина Коваль

— Меня ты так не гладишь, — Костя, попивая кофе, пристально разглядывает нашу сладкую парочку.

Оборачиваюсь и подмигиваю:

— Могу и тебя погладить. Хочешь.

— Руки, — усмехается он, посматривая на часы и расстегивая верхнюю пуговицу на рубашке. — Руки помой.

Я ошарашенно на него смотрю. Хотя, чем я удивляюсь?..

Сама ведь научила.

Пока включаю воду, Костя обнимает сзади. Все происходит спонтанно. Треск швов на моей кофте и вот я уже сижу на разделочном столе. Стягиваю пиджак с широких плеч и поглаживаю короткие, жесткие волосы. Также, как только что Альберта.

— Эй, — вскрикиваю, потому что Костя расстёгивает пуговицу на моих джинсах. — У тебя работа.

— Полтора часа до совещания. Успеем.

Выгибаюсь и обхватываю его бедра ногами.

— Погоди, — вздыхает он, отодвигаясь.

— Что такое?

— Презервативы. В машине.

— Давай без них, — заговорщицки шепчу и снова прислоняюсь.

— Нет, без них мы не будем. Подожди…

— В смысле не будем?..

Все больше округляя глаза, смотрю за тем, как он выходит из дома. Нет, я не поняла. Так сильно от меня детей не хочет? Передумал?..

Волнуюсь страшно.

Я ведь столько раз его с предложением отшивала. Ехидничала, смеялась…

Альберт грустно вздыхает и ухает.

Я тоже.

Ухаю…

У меня, вообще-то, мэр… сломался!..

Глава 40. Самое романтичное предложение руки и сердца

Константин

Приплыли!..

Застегнув ширинку, оставляю недовольную Нику на разделочном столе и вприпрыжку сбегаю с крыльца. Открыв машину, тянусь к бардачку.

Свежий воздух приятно треплет волосы и залетает под воротник рубашки.

— Константин Олегович, — слышится сзади.

Твою мать. От неожиданности влетаю ногой в порог, заляпанный весенней грязью. Брюки в хлам.

— Да, Нина. Доброе утро, — ерничаю. Быть милым — никаких нервов не хватит.

Оглядываюсь, замечая ярко-розовое пальто и красную беретку. В руках женская сумка.

— Давно не виделись. Как вы поживаете? — любезничает.

Соседка заглядывает мне за плечо и успевает заметить пачку.

Блядь.

Еще раз влетаю в порог. Теперь другой ногой. Убираю презервативы в карман и, стараясь сохранять невозмутимый вид человека в белой рубашке, деловых брюках и с внушительным стояком, хлопаю дверцей. Был бы в плаще, почувствовал бы себя эксгибиционистом.

— Спасибо, Нина. Все в порядке.

— Да вижу. Как у вас все в порядке… Ладно уже. Хотела попросить, чтобы вы меня до центра подвезли.

— Да, у меня пока тут… дела.

— Ну-ну…

Я хоть и мэр, а такие претензии от горожан выслушивать не обязан. Поэтому, быстро попрощавшись, залетаю на крыльцо и хлопаю дверью.

— Ника, любовь моя, ты где? — хмурюсь, увидев опустевшую столешницу и хмурого Альберта.

Тишина.

Киваю пернатому. Мол, где моя-то? Отворачивается. Это он за прерванный сеанс порнофильма обижается.

Извращенец пучеглазый.

По пути в спальню дергаю вниз ширинку. Все равно переодеваться.

В спальне никого, поэтому направляюсь в ванную комнату и дергаю ручку. В голове слышится треск, когда вижу, что Ника разделась.

Это всегда зрелище что надо.

Тонкие ниточки, которые она называет трусами, и такой же маленький, кружевной бюстгальтер. Округлые бедра, узкая спина и забранные наверх волосы.

Первым делом расправляюсь с низом. Руководство учит оптимизировать все подряд, поэтому как-то само собой получается. От верха ведь можно и в процессе избавиться.

Коновалова-неСолнцева молчит. Значит, крепко на меня злится, но хочет — сильнее. В процессе оттает.

Грубовато развернув ее к себе, усаживаю на тумбу и реактивно избавляюсь от брюк с трусами. Запинываю это все подальше и вскрываю пачку с презервативами.

Нетерпение вкупе с чувством, что я опаздываю на онлайн-совещание с губернатором, страшно подгоняют. Скорость запредельная.

Дернув зубами фольгированный пакетик, прикладываю латекс к головке и шумно забираю воздух в легкие. Ох…

— Что это с тобой? — пугается Ника.

— Презерватив холодный зараза. Всю ночь в машине пачка пролежала.

Ника недовольно цокает, но тут же плавно опускается на пол и мягко забирает у меня защиту. А потом… очень мило на нее дует, чтобы согреть.

— И правда холодный! Бедняжка, — обращается к члену.

Мысленно ее фотографирую. Неяркий свет дает отблеск на темные, густые волосы, лицо практически не тронутое макияжем тоже светится. Только красотой и молодостью.

А еще любовью.

Сердце через раз пропускает удары.

Ох, ты ж!..

Поставив руки на пояс, смотрю сверху вниз, как Ника складывает губки бантиком и дует на презерватив. Понимаю, что милее в жизни ничего не видел.

Милее и глупее.

В последнее время раздумываю, как бы поромантичнее сделать ей очередное предложение. Встречаться у нас не получилось, я так и предполагал. Все ночи, кроме тех, что являются дежурными, Ника проводит у меня. Сама не заметила, как стала это жилище называть своим домом. Вернее, нашим.

А еще на нее нельзя давить. Вообще нельзя.

Чем больше я говорил о свадьбе, тем резче она отвечала отказом, поэтому в какой-то момент прекратил это делать. Надо с ней по-умному. Шашкой махать не поможет.

«Хочу, чтобы ты до конца жизни дула на презервативы, чтобы я не мерз»

Звучит, пздц романтично!..

— Эм… Ты там уже на совещании? Чего задумался? — спрашивает Скальпель, задрав тонкие брови.

Дело сделано. Яйца поджимает.

— Вот еще, — говорю, подтягивая Нику за локоть и возвращая на место.

Снова нападаю на губы. Она выгибается, как змея и возмущенно шипит, потому что на прелюдию нет времени.

Сразу пьеса.

Сразу БАХ.

Член таранит теплую промежность. Вцепившись в ягодицы, трахаю свою Нику резкими, размашистыми движениями. Без тормозов и мозгов, соответственно.

— Кос-тя, — инстинктивно пытается спастись, но я ловлю, и Солнце плавится в моих руках. Пластилиновым становится.

Вспомнив об оптимизации, зубами сдирая чашечки и целую острые соски.

— Ах…

Она ярко кончает, я — следом. Здесь ничего не поменялось.

— Люблю тебя, — шепчет доверчиво, зарываясь в моей шее.

— Я тебя тоже, — пытаюсь отдышаться и тащу ее в спальню.

Скидываю на расправленную кровать и, поборов желание раздеться и завалиться рядом, открываю шкаф.

— Ой, я брюки твои забыла постирать.

Говорит это таким слабым голосом, что обижаться не вижу смысла.

— Есть такие, — достаю последние болтающиеся на вешалке.

Из тех, что «пусть висят», а через два года несешь на помойку. Все бы ничего, но штанины короткие. В ателье ошиблись.

Пока одеваюсь, Ника начинает подсмеиваться.

— Семь восьмых, так даже модно.

— Ты помнишь, что мы вечером едем к маме? —