Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

долларов. По его словам, эта сумма могла закрыть долг Керенского и помочь избежать создания прецедента — еще один важный вопрос для СССР. Литвинов пытался тянуть время. Существовали «конституционные затруднения». Рузвельт полагал, что все можно решить за несколько дней, и, конечно, Литвинов может отправить телеграмму в Москву и запросить инструкции. Обсуждался также вариант «услуги за услугу». У американцев были замороженные активы в Германии — долги немецкого правительства. Их можно было передать СССР без дополнительных затрат для Министерства финансов. Литвинов проявил некоторый интерес, но все же рекомендовал отложить этот вопрос. «Хотя теперешний момент действительно позволил бы отделаться от всех американских претензий ничтожной суммой в 100 млн долларов и получить некоторый заем на выгодных условиях, я предлагаю не соглашаться на переговоры теперь же, а обещать начать их вскоре после обмена послами. Вопрос сложный и потребует долгого времени». Литвинов сомневался, но не сильно. В случае риска срыва переговоров мы (в Вашингтоне) могли бы согласиться на обсуждение возмещения убытков, но только так, чтобы оно шло всего несколько дней. «Думаю, что если соглашаемся на признание долгов Керенского, то Рузвельт настаивать на немедленных переговорах не будет, но и это я сделаю лишь в самом крайнем случае», — телеграфировал в Москву Литвинов и попросил немедленно выслать ему указания, возможно ли вообще заключение сделки. «Рузвельт опять упомянул, что хочет поговорить со мной о больших проблемах и о мире, а также на приватные темы, но свидания пока не назначил. Очевидно, хочет сперва устранить разногласия»[151].

Политбюро велело создать подкомитет, в который вошли Сталин, Молотов, Каганович и Крестинский. Это было необходимо для решения «всех вопросов», связанных с переговорами в Вашингтоне. В двух телеграммах Сталин одобрил все рекомендации Литвинова и дал ему полномочия договориться с Рузвельтом «по всем вопросам». Сталин напомнил, что СССР согласится выплатить долг Керенского при условии, если США выдаст кредит наличными. «В наших телеграммах мы даем Вам возможность маневрировать. От Вашего искусства зависит дать американцам минимум и вообще не продешевить»[152]. В Сталине снова проснулся грузинский кулак, но теперь он верил, что Литвинов сможет заключить сделку с наименьшими затратами для советской казны.

Перед СССР открылась возможность договориться с США. Хорошие отношения с Вашингтоном всегда были красной нитью советской политики. Мог ли потянуть за нее Литвинов, не требуя слишком многого и не предлагая чересчур мало в ответ, как обычно поступал Сталин? Литвинов сообщил еще об одной встрече с Буллитом. Она прошла 13 ноября. Переговоры шли уже неделю. Стороны до сих пор не могли прийти к согласию по вопросам религии, юридических прав и пропаганды. Литвинов сообщил, что по этим вопросам он почти не идет навстречу, но придется сделать шаг навстречу в вопросе выплаты долгов. «Буллит объясняет это желанием Рузвельта после неудачи разрешения вопроса о долгах с другими странами добиться этого хотя бы с нами хотя бы ценой больших уступок. Кроме того, Рузвельту хочется самому заняться этим вопросом, а это он сможет сделать только со мной, так как посла и других делегатов он не сможет так часто принимать, как меня, и должен будет передать дела Государственному департаменту или Казначейству», — писал он. Буллит пребывал в хорошем расположении духа, так как рассчитывал заключить сделку. Как сказал Литвинов, он полушутя заявил, что в рамках реализации американских требований советское правительство может не только построить, но и украсить новое американское посольство в Москве. Нарком был почти также прижимист, как Сталин, поэтому он не стал комментировать «шутку» Буллита[153].

Сталин быстро ответил на последнюю телеграмму Литвинова. Он слегка уступил по вопросам религиозных прав. Что касается прав арестованных граждан США, он предложил статус наибольшего благоприятствования, то есть, по сути, те же консульские права, что были у граждан Германии. «По пропаганде можете дать все, что имеете в каких-либо из наших прежних договоров, — подчеркнул Сталин, — но на большие уступки не стоит идти»[154].

14 ноября Литвинов снова встретился с Буллитом. Шел восьмой день переговоров. «Мы с Литвиновым спорили два часа на тему возмещения долгов, — отчитывался Буллит. — Наконец мне удалось слегка выбить его из колеи, сказав, что в январе наверняка будет принят закон Джонсона, запрещающий давать займы странам, не выполнившим свои обязательства перед… США, и если советское правительство будет делать абсурдные предложения по погашению, то их совершенно точно отклонит Конгресс, и тогда советское правительство не сможет получить ни одного пенни кредита»[155]. Так торговался настоящий янки, жестко, но большевик Литвинов смог справиться с этим. Рузвельт был весь день занят, но должен был встретиться с Литвиновым на следующий день. Буллит снова подчеркнул желание президента заключить сделку. Рузвельт уезжал в Уорм-Спрингс в Джорджии лечить полиомиелит и звал Литвинова поехать с ним, чтобы закончить начатое. У президента там должно было быть больше времени, чем в Вашингтоне. Литвинов ответил, что сможет поехать только после официального возобновления дипломатических отношений. Буллит затронул вопрос займов, говоря о признании долга Керенского, и снова сослался на замороженные «кредиты» США в Германии. Литвинов, кажется, был не против и попросил Сталина дать ему дальнейшие инструкции[156].

15 ноября Литвинов снова встретился с Рузвельтом. Шел девятый день переговоров. «Только что обменялся с Рузвельтом рукопожатием, — телеграфировал Литвинов в Москву, — в знак достигнутого соглашения с тем, чтобы завтра изготовить все документы и подписать их в пятницу»[157]. «Мы были слишком мягкими с ним сегодня утром», — сказал позднее Буллит Франклину Рузвельту[158]. Канцелярские работники всегда выступают за более трудные сделки. После девяти дней тяжелых торгов удалось прийти к соглашению, но, даже обменявшись рукопожатием с президентом США, Литвинов продолжал сомневаться. «Я, однако, нисколько не уверен, что до подписания не возникнет новых неожиданных затруднений или что Рузвельт по настоянию своих сотрудников не попытается изменить пункты соглашения». Этот комментарий очень напоминал наблюдение Довгалевского о том, как трудно заключить соглашение с французами даже в присутствии стенографистов. Рузвельт не так плох, вероятно, думал Литвинов. Я предлагаю полную секретность, телеграфировал он Сталину, пока не будут получены телеграммы, подтверждающие подпись под соглашением. Затем Литвинов кратко суммировал варианты решения сложных вопросов, начав с долгов. «Никаких заявлений о признании каких бы то ни было долгов я не делаю. Пресса сообщает, что имел место обмен мнений [так в тексте. — Ред.] о методах разрешения вопросов о взаимных претензиях, что позволяет надеяться на скорое разрешение вопросов». Литвинов должен был ненадолго остаться в Вашингтоне после подписания соглашения и постараться достигнуть договоренностей с Буллитом и