Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

шаг, «трудно будет продолжать переговоры». Нарком также ожидал, что США потребуют, чтобы их консулов информировали об аресте американских граждан, и предлагал использовать тот же вариант, что применялся в Германии. «Прошу срочного ответа по этим двум вопросам, — телеграфировал Литвинов в Москву. — Затягивание переговоров будет вредно отражаться на них». Он также предлагал отказаться от требований, связанных с американской интервенцией на Дальнем Востоке, в обмен на то, что США откажутся от своих требований выплаты царских долгов. Тогда Рузвельт будет частично удовлетворен, и после официального признания появится возможность обсуждения оставшихся финансовых требований[144].

На следующий день состоялись еще одни переговоры с Хэллом по тем же темам и по некоторым новым. Хэлл, казалось, был готов принять предложение Литвинова по религиозному вопросу, но по некоторым другим сгладить острые углы не удалось. «Заседание кончилось, — писал Литвинов, — констатацией разногласий по всем вопросам». Присутствующий на встрече Буллит «охарактеризовал положение как безнадежное». Литвинов сообщил, что на следующий день снова намечены переговоры, в том числе с Хэллом и Рузвельтом. В то же время Сталин без всяких насмешек согласился с предложением пойти на компромисс[145].

Литвинов сообщил об еще одной встрече с Рузвельтом, Хэллом, Буллитом и Уильямом Филлипсом, заместителем государственного секретаря. Рузвельт сообщил, что он бы хотел обсудить более серьезные вопросы, но перед этим необходимо успокоить противников признания. Так, например, у него должна быть возможность убедить общественность, что у американцев в России будет возможность исповедовать религию. Кроме того, требуются гарантии, что не будет пропаганды. И нельзя оставлять открытым вопрос погашения долгов. Рузвельт передал Литвинову письменные предложения и посоветовал изучить их и, если необходимо, проконсультироваться с Москвой. Тогда позже они смогли бы их обсудить с глазу на глаз, без формальностей, чтобы иметь возможность немного поругаться. Литвинов ответил, что приехал в Вашингтон не для того, чтобы решить все вопросы, а для того, чтобы заложить основу для их обсуждения на условиях равенства и без давления, что возможно только после установления дипломатических отношений. Он был готов обсуждать серьезные темы, которые уже упомянул Рузвельт. Все остальное блекло на их фоне. На самом деле Сталин уже разрешил Литвинову согласиться на сближение, основанное на совместных действиях против Японии. Нарком еще раз попытался обойти различные нерешенные вопросы и отложить обсуждение запутанных финансовых проблем на потом, понимая, что тут вряд ли получится достичь соглашения. Он также напомнил Рузвельту, что СССР не даст специальных привилегий американским гражданам и не согласится на «капитуляцию». Советское руководство уже отвергло подобное предложение 10 лет назад и не стало бы его принимать теперь, когда СССР стал намного сильнее. Об этом не могло идти и речи. Переговоры продолжились, но безрезультатно. «Мое впечатление, — писал Литвинов, — что Рузвельт купил молчание враждебных организаций неосторожным обещанием в области религии и пропаганды и что в этом корень встретившихся затруднений»[146].

Литвинов отправил в Москву черновики Рузвельта, но Сталин их не одобрил. Он больше не хотел идти на уступки по вопросам религии и пропаганды. Затем Сталин более подробно описал советскую программу заказов в США, если СССР предложат кредиты на приемлемых условиях. 11 ноября состоялась еще одна встреча Литвинова с Рузвельтом и Буллитом, которая продлилась три часа. Говорили в основном о религии и пропаганде. Но Рузвельт также передал Литвинову список, состоявший из 11 вопросов, которые он хотел бы решить. Там, помимо всего прочего, говорилось о признании так называемого долга Керенского — займов, которые брало Временное правительство под недолгим руководством А. Ф. Керенского в 1917 году. Кажется, Литвинов расстроился. «По-видимому, Рузвельт и Государственный департамент преувеличивают незаинтересованность в признании и последствиях провала моей миссии и будут упрямиться до конца. Вопрос, однако, в том, хватит ли у них ума… не отрезывать себе пути отступления, чтобы уступить в последний момент. Сегодня завтракаю с глазу на глаз с Буллитом, — писал Литвинов, — которого я уже подготовляю к мысли о возможности разрыва»[147].

Что касается 11 пунктов Рузвельта, Литвинов полагал, что Москва не сможет от всех них отказаться. И он указал те вопросы, в которых можно пойти на уступки, и попросил прислать ему инструкции по поводу того, в чем еще допустимо (если допустимо) пойти навстречу. «Продолжительно обрабатывал Буллита, сказал ему, — писал Литвинов, — что я отвергаю почти все новые предложения и что если Рузвельт будет на них настаивать, смогу уехать, не запрашивая даже Москву». То есть оба могли пригрозить прервать переговоры, если вторая сторона захочет слишком многого. Литвинов сообщил, что ему удалось привлечь внимание Буллита, и он пообещал обсудить камни преткновения с Рузвельтом перед следующей встречей. Что касается других вопросов, Буллит улыбнулся, услышав предложение Литвинова отказаться от требований возмещения убытков за интервенцию на Дальнем Востоке в обмен на долг Керенского, но дал слово, что постарается снизить долг до «символического значения» в обмен на отказ от требований СССР возместить убытки за американскую интервенцию на севере России. Рузвельт сам сказал Литвинову, что долг будет снижен «до минимума»[148].

Сталин снова отказался давать особые права американским гражданам в СССР, но согласился пойти на уступки по некоторым вопросам, в которых не затрагивались фундаментальные советские принципы. Он обошелся без насмешек и нереалистичных встречных предложений. Исключительно деловой разговор. Сталин пытался договориться с Рузвельтом[149]. Дальнейшие переговоры в Вашингтоне вел уже непосредственно президент. Хэлл больше не принимал в них участия. Литвинов сообщил, что информация о разногласиях просочилась в прессу: «Кардинальным пунктом является вопрос о претензиях». Что касается религиозных и юридических прав, то это дело удалось более-менее утрясти, для чего использовались уже существующие соглашения с другими странами или действующие советские законы. Литвинов предпочитал отсрочить принятие решения по взаимным требованиям и передать досье финансовым специалистам. Это была старая советская стратегия — откладывать решения до тех пор, пока рак на горе не свистнет.

Но Рузвельт хотел все решить здесь и сейчас. «На соглашение надежды мало», — телеграфировал Литвинов в Москву[150].

Буллит и Рузвельт стояли на своем, и Литвинов отправил еще одну телеграмму с просьбой прислать ему инструкции. Они встретились снова и два часа обсуждали разные вопросы. Теперь уже Буллит грозил прервать переговоры. «Я пропустил это мимо ушей», — писал Литвинов в отчете. Рузвельт «горячо доказывал необходимость немедленного разрешения вопроса о претензиях». Вероятно, состоялось бурное обсуждение, настоящая ссора купцов, как и предполагал Рузвельт. Президент предложил снизить общую сумму и закрыть все долги. Он признал, что долги действительно преувеличены. Теперь разговор пошел уже о цифрах. Буллит предложил примерно 150 млн