Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

стоит также рассмотреть религиозные аспекты. Некоторые вопросы трудно поддаются решению, такие как, например, погашение долгов, и они не должны быть привязаны к официальному признанию СССР. И что, если Рузвельт захочет поговорить про Японию? Каганович и Молотов рекомендовали придерживаться общих вопросов, но Сталин не согласился. «Я думаю, — писал он, — что Литвинов не должен уклоняться от конкретных разговоров о наших отношениях с Японией. Я думаю, что если в разговоре с Литвиновым Рузвельт будет добиваться некоторого сближения с нами или даже временного соглашения против Японии, Литвинов должен отнестись к этому благожелательно». Если Рузвельт хотел иметь дело с СССР, то Сталин был готов идти ему навстречу. В скором времени было получено одобрение Политбюро[139].

Литвинов едет в Вашингтон

Интересно, о чем думал Литвинов, когда направлялся в Вашингтон? 7 ноября он впервые встретился с Рузвельтом. Присутствовали миссис Элеонора Рузвельт и госсекретарь Корделл Хэлл. Стоял ли Хэлл на страже интересов Госдепартамента? Рузвельт был очарователен и старался сделать так, чтобы Литвинов чувствовал себя комфортно. Вначале они пообедали, рассказывал Литвинов, а затем Рузвельт обсудил с ним все вопросы. «Здесь проблем не будет, — сказал Рузвельт, — поскольку мы говорим на одном языке. Хотя меня предупредили, что вы наверно единственный дипломат в мире, который получает все, что хочет». Скорее всего, услышав лесть, Литвинов насторожился. Но Рузвельт упомянул «Майн кампф» — опубликованный план завоеваний Гитлера. Так он гарантированно привлек внимание Литвинова. Об этом моменте переговоров дипломат сообщил в Москву в телеграмме. Как мы увидим, Литвинов часто упоминал «Майн кампф» в разговорах с иностранными дипломатами, в том числе из Германии, когда хотел показать потенциальную опасность нацистской Германии.

«Я обратил внимание, — сказал Рузвельт, — что в английском переводе исчезли самые оскорбительные части книги Гитлера… Несомненно, за это ответственны сами немцы». Литвинов не рассказывал, ответил ли он что-то на это и если ответил, то что именно. Теперь он точно должен был насторожиться. «Буллит сказал мне, — отметил Литвинов — что надеется на благоприятный исход переговоров тоном весьма неуверенным»[140]. Следующим утром Литвинов встретился с Хэллом. Как и предполагал Литвинов, в первую очередь Хэлл заговорил о религии. Больше книгу «Майн кампф» не упоминали. Хэлл посоветовал Литвинову не думать, что пресса выступает в поддержку признания, так как нарком не знает про многочисленные требования отказаться от этого курса, которые выдвигают правительству. Как пояснил госсекретарь, президенту приходится нелегко. Ему нужно помнить о следующих выборах, и он не может себе позволить игнорировать важную часть электората. У американской общественности сложилось мнение (верное или нет), что религия в СССР преследуется. Хэлл хотел понять, какие гарантии может предложить советское правительство. Литвинов ответил, что подобные вопросы являются внутренним делом страны, хотя истории о преследовании религии на самом деле «являются плодом односторонней пропаганды, дезинформации и клеветы». Не совсем честный ответ, так как Литвинов сам ранее писал Сталину и просил его усмирить ОГПУ. Из-за их действий про СССР плохо думают за рубежом[141]. «После длительного спора», как записал Литвинов, Хэлл сформулировал главное: ему требовались гарантии того, что американцы в СССР смогут свободно исповедовать религию. Он добавил, что если это невозможно, то и установление отношений тоже «невозможно». Литвинов ответил, что в СССР как у всех граждан страны, так и у иностранных подданных есть право исповедовать их религию (хотя он отлично знал, что это неправда), а затем сказал главное: советское правительство не может давать специальных привилегий иностранцам.

Тогда Хэлл перешел к вопросу о правах живущих в России американских граждан в случае ареста. Будет ли у них право на адвоката и на освобождение под залог? Литвинов повторил, что в СССР ко всем одинаковое отношение, и правительство не даст специальных привилегий иностранцам. Под конец переговоров зашла речь о финансовых требованиях и «пропаганде». Литвинов сильно не углублялся в эти вопросы, хотя хорошо умел на них отвечать[142].

Очевидно, что Литвинов и Хэлл также обсудили безопасность, так как эта тема снова всплыла на встрече с Рузвельтом тем же утром. Литвинов сказал о «наличии двух источников военной опасности», не называя их конкретно. Хэлл, очевидно, проинструктировал президента, потому что, как отметил Литвинов, Рузвельт ничего не имел против менее обтекаемого варианта. Тогда он «расшифровал» сделанное заявление, сказав, что речь идет о Японии и Германии. Рузвельт ответил, что мы сталкиваемся с одинаковыми угрозами и «вместе… мы сможем противостоять им». После обеда Рузвельт вежливо поблагодарил гостей за приезд, но попросил Хэлла остаться. Как сообщил Литвинов, они вместе с Хэллом рассказали о переговорах этим утром. Рузвельт заступился за госсекретаря и пояснил, что на него давят со всех сторон, особенно со стороны Католической церкви и евангелистов. Как скоро узнают читатели, у Литвинова с католиками разговор был короткий. Судя по тому, что он рассказал о замечаниях Рузвельта, президент тоже не собирался с ними церемониться, но ему приходилось спорить с ними в Конгрессе, где они «лили слезы» и наносили вред. Рузвельт согласился, что США не должны вмешиваться во внутренние дела СССР и что американской интервенции в Северной России нет оправданий. Президент также конфиденциально пожаловался на британцев. Они и французы заработали на войне, и теперь могут выплатить свои долги, а Советский Союз не получил ничего, кроме разрушений. Рузвельт уговаривал Литвинова попытаться договориться о такой формулировке, которая удовлетворит противников признания СССР. По тем же причинам нужно было что-то решить с Коминтерном. Рузвельт понимал, что советское правительство не может просто выслать Коминтерн со своей территории, но полагал, что можно отправить его в Женеву, где он составит компанию Лиге Наций. Это было бы самым лучшим решением. Литвинов ответил, что все эти вопросы не так важны, по сравнению с международной значимостью советско-американского сотрудничества. Рузвельт подтвердил «важность вопроса», который может «вероятно, [означать] разницу между войной и миром на ближайшие пятьдесят лет»[143].

Хэлл и Литвинов снова встретились во второй половине дня. Они обсудили финансовые требования, а затем Хэлл «неожиданно вновь вернулся к вопросу о религии». Он «внезапно» передал Литвинову документ, в котором были перечислены все права, гарантированные США. «Я от Америки никаких гарантий религиозных не требую», — ответил Литвинов. Затем разразился получасовой спор, который ни к чему не привел. Литвинов неохотно согласился с тем, что понадобится какой-то минимальный письменный ответ Хэллу, в котором бы говорилось, что, согласно существующим советским законам, у американцев в СССР будет право придерживаться своих религиозных убеждений. Литвинов писал, что, если мы не сделаем этот минимальный