Гнев изгнанника - Монти Джей

В том, как она прижимается ко мне, кладя голову на мою грудь, есть уязвимость.

Это был не просто секс.

Это что-то более глубокое – зависимость, которая кажется судьбой и имеет вкус трагедии.

И я все еще хочу этого.

Я хочу ее.

Не только ее тело, но и все то, к чему она не подпускает никого другого.

Даже когда я знаю, что не должен.

Даже когда знаю, что это ошибка, которая будет стоить мне всего.

Глава 26

Марионетки

Фи

16 ноября

— Фи!

Я роняю телефон, как будто он обжег меня, быстро переворачиваю его и поднимаю глаза в тот момент, когда дверь распахивается, и петли скрипят в знак протеста. Голос Энди прорезает ровный гул J. Cole, наполняя воздух своей знакомой нежной энергией.

Мое сердце бешено колотится, я чувствую себя так, будто меня поймали с поличным, хотя я даже ничего плохого и не сделала. Ну… в действительности плохого.

Я приподнимаю бровь на сестру, любуясь ее видом: розовые волосы закручены в милые пучки, которые подпрыгивают при каждом ее решительном шаге, который она делает в сторону моего шкафа.

Ее наряд – поразительное сочетание черного и розового, эстетика, которая воплощает все, что она из себя представляет. У нее есть удивительная способность сочетать нежную мягкость с резкой остротой – деликатные розовые оборки контрастируют с суровыми, бунтарскими оттенками черного, которые доминируют в ее гардеробе.

Да, я бы поверила, что она устроила ограбление, но не в банке. Скорее на фабрике по производству сахарной ваты, оставив после себя след сладкого хаоса.

— Можно я одолжу твою винтажную кожаную куртку? — спрашивает она, уже с опытной поспешностью рыская в вешалках.

— Я бы отдала тебе свою почку, если бы тебе она была нужна, — бормочу я, откидываясь на подушки. — Но нет.

— Уф, почему? — скулит она, повышая голос, и хватает одну из моих любимых курток, прижимая ее к груди, как драгоценный приз. — Она идеально подойдет к моему наряду на сегодняшний вечер. Пожалуйста?

— Девочка, — смеюсь я, качая головой, и в шутку бросаю в нее маркер. Он летит по воздуху, ударяется о ее грудь и падает на пол. — Ты знаешь, сколько времени я искала ее, а в последний раз, когда ты одолжила у меня вещи, они пропали.

Ее большие голубые глаза, широко раскрытые и умоляющие, делают со мной эту дурацкую штуку, которая заставляет меня хотеть отдать ей своего первенца, а нижняя губа выпячивается, как у избалованного котенка.

Я даже не знаю, зачем я сопротивляюсь.

— Пожалуйста? Даже если я куплю тебе перекусить по дороге домой?

— Slim Jim9, Скиттлз и диетическую колу? — перебиваю ее я, приподнимая бровь, заинтригованная.

— Как обыно, — смеется она, и ее звонкий смех разбивает тяжелую атмосферу в моей комнате, а она сбрасывает с плеч куртку. — Я даже заеду на заправку в Уэст Тринити, там есть вишнево-ванильный фруктовый лед, который ты так любишь.

Черт, а она хороша.

— Договорились.

— Ты уверена, что не хочешь пойти со мной сегодня вечером? — спрашивает она, меняя тон, когда направляется к двери. — Будет весело.

— Я устроила себе сегодня ночью уютное гнездышко. Оставь меня тут гнить, — я отмахиваюсь от нее, хотя часть меня очень хочет присоединиться к ней. — Веселись, будь осторожна и, серьезно, Энди, только не прыгай в толпу. Если сломаешь себе еще что-нибудь, на Рождество куплю тебе костюм-пузырь.

— Да, да, — она драматично закатывает глаза, явно преувеличено, но я вижу в нем любовь. — Клянусь, в этой семье никто не дает мне жить.

— Подай на нас в суд за то, что мы хотим, чтобы ты была цела и невредима, — парирую я, улыбаясь.

— Люблю тебя, Фи.

— Я люблю тебя больше, — кричу я ей вслед, когда она уходит в коридор.

Дверь за ней закрывается, оставляя меня наедине с мыслями, и тишина опускается на меня, как густой туман.

Музыка наполняет тишину, обволакивая меня утешительным объятием, а сладкий аромат лавандового печенья тети Коралин слабо витает в воздухе, – тарелка с печеньем лежит у подножия моей кровати, как забытое сокровище. Мягкий, теплый свет гирлянд создает уютную атмосферу, мерцая, как будто разделяя мое одиночество.

Учебники разбросаны по моему одеялу, окруженные хаотичным набором маркеров ярких цветов, каждый из которых свидетельствует о моей нерешительности, потому что зачем выбирать один, когда можно взять все? На балконе лежит свежесвернутая ванильная сигарета Swisher Sweet, ее сладкий аромат словно зовет меня, обещая побег в ночной воздух.

Это мой обычный рецепт идеального вечера: смесь одиночества и удовольствия, мой ритуал для подзарядки. Это парадокс моего существования – я люблю внимание и тепло прожекторов, но в то же время жажду этих моментов одиночества, чтобы восполнить свою энергию и подготовиться к выступлению перед окружающими.

Здесь я могу расслабиться. Так, когда я выхожу за пределы этих четырех стен, я выгляжу совершенно нормальной.

Эта привычная для меня рутина – то, чего я обычно с нетерпением жду каждую неделю. Мои «дни гниения», как я их называю, – это убежище, где я могу просто быть собой.

Но сегодня? Сегодня я не хочу гнить.

Мои пальцы дергаются в сторону телефона, не в силах устоять перед его притяжением, я беру его с одеяла, и холодный экран освещает мое лицо.

Одиночка: Если бы птицы действительно были правительственными дронами-шпионами, не думаешь, что в таком случае они должны быть более незаметными?

Фи: И как, по-твоему, они должны быть незаметными? Голуби в плащах? Малиновки в солнцезащитных очках?

Одиночка: Я просто хочу сказать, что если уж шпионить за людьми, то лучше выбрать что-то, что не так легко сбить грузовиком.

Одиночка: Или лобовым стеклом.

Я фыркаю от его ответа, но, несмотря на это, на моем лице расцветает улыбка, как солнечный луч, пробивающийся сквозь мрачное небо. Хотела бы я сказать, что не знаю, как мы оказались здесь, запутавшись в этом абсурдном разговоре, но я знаю.

Пока мы ждали, пока случайные наркоманы рассеются в порту, между нами воцарилась неловкая тишина, густая и неприятная. Мы нервно поправляли одежду, тщетно пытаясь вернуть хоть какое-то подобие нормальности, а я пыталась привести в порядок остатки макияжа, пытаясь восстановить