Осень по договору: Жена на шесть месяцев - Ива Шелест

— Объясню потом. Главное — собирайся быстро.

— Стойте-стойте, — Соня скрестила руки на груди. — Я никуда не еду. У меня завтра контрольная по математике, послезавтра — по английскому.

— Соня, это серьезно...

— И что серьезного может быть важнее моей учебы? — Она смотрела на нас с вызовом. — Я только поступила в лицей! Месяц хожу! Если начну пропускать — вылечу мигом, я едва наверстала программу.

Глеб объяснил ситуацию — коротко, без подробностей. Соня выслушала, кивая.

— Понятно, — сказала она. — И что с того?

— Как что с того? — удивился Глеб.

— Ну и что, что журналисты? Они что, покусают меня? — Соня пожала плечами. — На территорию лицея их все равно не пустят. А дома Анна Петровна присмотрит.

— Но...

— Ничего не но. Я остаюсь. Мне учиться нужно, а не от журналистов прятаться.

Мы с Глебом переглянулись. В словах Сони была логика — в первую очередь журналистам была нужна скандальная пара, а не школьница.

— Если что-то случится... — начала я.

— Сразу позвоню, — перебила Соня. — Андрей Викторович будет меня возить. Анна Петровна — охранять. Что может случиться?

— Хорошо, — согласился Глеб после паузы. — Но при малейших проблемах...

— Звоню, — пообещала Соня.

Мы собрались быстро. Спустились в гараж на служебном лифте — к счастью, журналисты пока не додумались блокировать подземную парковку.

— Надолго вас не будет? — спросила Соня, обнимая нас на прощание.

— Надеемся, что нет, — ответила я.

— Тогда увидимся, — она улыбнулась. — И не переживайте. Все будет нормально.

Мы сели в машину и поехали из города. В зеркало заднего вида я видела, как остается позади дом, где мы были счастливы эти три месяца. И я не знала, когда сможем туда вернуться.

Глава 42. Глеб: Побег в отчий дом

Дорога в лес заняла два часа. Два часа, в течение которых я думал о том, как быстро может измениться жизнь. Утром мы были успешной парой — генеральный директор и его жена, которые ездят на работу в одной машине и обсуждают планы на вечер. К полудню стали героями скандала, вынужденными бежать из собственного города.

Ника молчала большую часть пути, глядя в окно на проплывающие мимо поля и перелески. Время от времени она доставала телефон, читала что-то и хмурилась. Я хотел забрать у нее этот проклятый телефон и выбросить в окно — ничего хорошего она там не найдет. Но понимал: ей нужно знать, что о нас пишут. Знать масштаб катастрофы.

А катастрофа была полной. Северов поработал на совесть — слил журналистам не только основную информацию, но и массу деталей, которые знали единицы. Значит, готовился заранее, собирал компромат месяцами. Ждал подходящего момента.

И дождался.

— Здесь пишут, что мы даже в медовый месяц не ездили, — тихо сказала Ника. — Что это было подозрительно.

— Не читай это.

— А еще тут интервью с какой-то женщиной, которая якобы работала в ЗАГСе. Говорит, что мы выглядели "натянуто" и "неестественно". — Ника подняла глаза от экрана. — Она врет, да? Мы же нормально выглядели?

Я вспомнил тот день в ЗАГСе. Тогда я был более холодный, деловой, но… Мы действительно могли выглядеть чужими тогда. Потому что так оно и было.

— Тогда мы мало друг друга знали, — сказал я осторожно.

— Но сейчас же все по-другому, — в ее голосе прозвучала нотка отчаяния. — Сейчас мы...

— Сейчас мы прячемся в лесу от журналистов, — перебил я. — Вот что сейчас.

Резко? Да. Но правда. И Ника замолчала, снова уткнувшись в окно.

Я сжимал руль и думал о том, что хотел защитить ее от этого дерьма, а в итоге только глубже в него затащил. Должен был предвидеть, что Северов не успокоится. Должен был лучше защитить наши документы, наше прошлое. Должен был...

Черт. Толку сейчас себя корить.

Лес встретил нас тишиной и запахом сосновой смолы. Дорога к дому отца была узкой, извилистой, между стволами деревьев едва проглядывало небо. Места, где можно спрятаться от всего мира.

Я не был здесь три года. Три года избегал этого места, потому что каждый угол напоминал об отце. О наших разговорах, спорах, о том холодном расстоянии, которое всегда было между нами. Отец построил этот дом как убежище от городской суеты, но для меня он стал символом всего, от чего я хотел убежать — семейного груза, обязательств, невозможности быть просто собой.

А теперь я привез сюда Нику. Женщину, которую полюбил вопреки здравому смыслу и собственным планам.

Дом показался из-за поворота — массивный, из темного дерева, с широкими террасами и огромными окнами. Отец не экономил на строительстве. Хотел, чтобы его убежище было таким же основательным, как и все, что он делал в жизни.

— Красивое место, — сказала Ника, когда мы остановились.

— Отец любил приезжать сюда. Особенно под конец жизни. — Я заглушил двигатель. — Говорил, здесь можно думать.

— А о чем он думал?

— О компании. О наследстве. О том, как научить меня быть не только хорошим управленцем, но и хорошим человеком.

Слова вырвались сами, без фильтрации. Ника посмотрела на меня удивленно — я редко говорил об отце так откровенно.

— Он считал тебя бесчувственным? — спросила она тихо.

— Не считал. Но видел, что я прячусь за работой, избегаю близости с людьми. Говорил, что компанией должен управлять человек с сердцем, а не робот. — Я усмехнулся горько. — Он любил мою мать. Любил меня. А я... я боялся любить, потому что видел, как он страдал после ее смерти.

Мы вышли из машины. Воздух здесь был другой — чистый, прохладный, пахнущий хвоей и прелыми листьями. Такой воздух, от которого начинает кружиться голова, если ты привык к городскому смогу.

Ключ лежал под камнем у крыльца — где отец всегда его оставлял. Некоторые привычки не меняются десятилетиями. И уже не изменятся никогда.

Внутри пахло пылью и закрытым помещением. Мебель накрыта чехлами, окна зашторены. Дом спал, ожидая хозяев.

— Сколько здесь комнат? — спросила Ника, оглядывая холл.

— Много. Отец строил с размахом. — Я начал стягивать чехлы с мебели. — Три этажа, восемь спален, четыре ванных. Как будто планировал заселить сюда